[Елена]

Глава 13. Вечер премьеры.

Карету тряхнуло на выбоине, и Родерик проснулся. Он сонно потряс головой, растерянно потер переносицу…Где он? Ах, да, он ездил к цыганке, а потом в монастырь…В монастырь…И возвращается ни с чем…Нет, даже хуже…Лучше бы он вернулся ни с чем, тем с такими вестями. Вестями, что он нашел мать Призрака и потерял ее. Но теперь уже навсегда. «Самое главное в жизни – это успеть вовремя» - вспомнил он. Да..он не успел…Он не успел вообще. Он вздохнул. Нелегко далась ему эта прогулка. В тот самый момент, когда он услышал звон колокола и понял, ЧТО это значит… Тогда он понял, что не может так просто развернуться и уйти. Просто не может…
Он был на отпевании. Монашки удивленно косились на него, привратник недовольно поджимал губы – но они не могли ничего сказать против. Ведь он пришел к матери Беатрикс. И теперь должен был проводить ее в последний путь. Родерик стоял в тени, под надежным прикрытием каменной ниши. Мимо него сновали люди…Но они не замечали его. Может специально…может действительно были настолько углублены в молитвы…поглощены завистью к той, что уже смотрела на них с небес… Ему было все равно. Возможно, в первый раз в жизни ему было все равно, что о нем думают другие. Он стоял, закрыв глаза и слушал… Слушал слова, которые вот уже пятьсот лет неизменно сопровождали людские души в их одиноком путешествии в Вечность…

Requiem aeternam dona defunctis, Domine.
Et lux perpetua luceat eis.
Requiem aeternam dona eis, Domine
Et lux perpetua eis.

Да… Вечный свет…Несомненно, мать Беатрикс заслужила вечный свет..Хотя..ведь в аду тоже горит вечный огонь, не так ли? И быть может, именно его отблески, такие мучительные для грешников, и являются тем самым вечным светом для блаженных душ… Да…Как посмотреть, как посмотреть..иногда то, что мы считаем бедой, становится нашим спасением…
Странно, думал он. Ведь совсем недавно реквиемы были светлыми и возвышенными… Они были радостными… Ведь человек освобождался от пут реальности, от оков жизни…Он устремлялся к Богу…Он становился свободным… Почему же теперь мы обречены идти в свой последний путь под угрюмые звуки траурного марша? Ведь Рай и Ад не изменились…Или…Или изменились мы, и теперь знаем, что путь в Рай для нас закрыт? Странно.. .В высшей степени странно…

Kyrie, eleison!
Christe, eleison!
Kyrie, eleison!

Да..Господи, помилуй нас, грешных…Ибо не ведаем, что творим…А если и ведаем, то возгордимся этому немеряно, и забудем имя твое и впадем в отчаяние… Ибо не ведаем…
Он отодвинул занавеску. Экипаж подъезжал к Опере. Странно… Наверное, он до сих пор спит. Огни. И люди. Как много людей… Ах да, премьера…Премьера… Премьера в восстановленной Опере. Как давно он не был ни на одном спектакле… Десять лет? Да, пожалуй уже десять лет… Последний раз они были с Бетани на маскараде… А потом они уехали и больше не возвращались в Париж. Они вообще больше никуда не выезжали. Никогда. Им хватало того, что было в доме. Ему – книг, Бетани – ее оранжереи… Им был не нужен никто, в том числе и они сами… А теперь они так грубо и нелепо выдернуты из привычной обстановки и разбросаны в пустоте… Так тяжело..Так тяжело быть одному…. Особенно если знаешь, что твоя вторая половина где-то рядом… Особенно если знаешь это … Бесконечными ночами он выходил из Оперы и смотрел на освещенные окна кабинета Бетани. Просто стоял и смотрел. Он пытался понять, догадаться, что же она там делает. Затем закрывал глаза и видел – да, он воочию видел, как она перебирает тонкими пальцами деловые бумаги и векселя… А ведь она так не любила никакие деловые бумаги… с самого детства… Он грустно улыбнулся…У нее был такой некрасивый, торопливый и острый почерк, и она все время боялась испортить бумаги..Она боялась заполнять их…Даже когда требовалось поставить просто ее подпись, на нее нападала безотчетная паника… Вот у него был каллиграфический почерк… Но на Родерика нельзя было положиться – он начинал дурачиться, начинал писать зеркально и в конце концов все портил. Бетани приходила в ярость и хлопала дверью. А он веселился…Как он веселился, когда доводил ее до белого каления! Какой же он был дурак…Какой дурак… А теперь он считал большим везением, если он видел в окне темный силуэт Бетани, когда она подходила, чтобы задернуть шторы… Да, мы начинаем ценить что-то, только когда мы это теряем… А теперь он ничего не может поделать…Он даже не может подняться к ней наверх, открыть дверь и сказать: «Здравствуй, сестренка…Знаешь, а я тебя все равно люблю…». Он не может этого сделать..И эту черту они перешагнули не в то солнечное утро в угольном карьере, а гораздо, гораздо раньше…И может, даже не они…Может, в этом был виноват отец, который постоянно ставил Родерика сестре в пример… А может, все-таки и сам Родерик, который совершенно не заботился о том, как его успехи действуют на Бетани… Два эгоиста..Два эгоиста сумели сделать то, что не по силам многим людям… Они сумели разрушить самые крепкие, самые вечные узы… Они смогли разрушить свою семью..
Есть улыбка любви
И улыбка обмана и лести.
А есть улыбка улыбок,
Где обе встречаются вместе…. – прошептал он. Да, когда-то было так…Когда-то они любили друг друга…Когда-то они беззаботно играли…Пока не поняли, что в мире существует наследство и первородство…Пока не поняли, что в мире существует ненависть и зависть… Пока не поняли, что…
Есть взгляд, проникнутый злобой,
И взгляд, таящий презренье.
А если встречаются оба,
От этого нет исцеленья.
Да..исцеления не было… И нет его до сих пор…И никогда не будет…Пока они живы…

Бетани стояла у зеркала, закалывая волосы…Сегодня вечер ее триумфа…Триумфа…ее кольнуло в сердце…Как бы она хотела, чтобы с ней сейчас рядом был хоть кто-то. Отец, мать…да хотя бы, Александр…Чтобы они поняли, что она тоже на что-то способна! Чтобы они порадовались за нее…Боже, ей ведь совсем не нужно это треклятое наследство, эта Опера…За этот краткий миг триумфа она готова отдать все, что у нее есть…Только за то, чтобы к ней подошли брат и отец и сказали.. Сказали: «Да, девочка, мы ошибались в тебе…Ты действительно способна на многое»…. Как часто все наши действия имеют в основе одно-единственное и такое простое желание – доказать кому-то, доказать самому близкому человеку, что ты способен на многое… Как часто своими успехами мы обязаны этому мелкому чувству мести.. И вот теперь, когда она может кому-то что-то доказать, этого кого-то нет рядом…
Бетани вздохнула и положила булавку на туалетный столик. Затем посмотрела в зеркало…
- Александр…- прошептала она. Странно, но она никогда не называла брата уменьшительным прозвищем… Она вообще редко называла его по имени. Даже сейчас она думает о нем исключительно местоимением «он»..Ей всегда казалось, что имя «Александр» и ее брат – это совершенно разные люди, казалось, что у него может быть другое имя…
- Александр… Приходи сегодня на мою премьеру…

Призрак сидел за столом и задумчиво прислушивался к тому, что творилось наверху. Да, конечно, сюда не долетали никакие звуки…Но ему казалось, что он все равно их слышит..может их угадать… Да..вот сейчас, наверное, сейчас месье Рейер раздраженно постукивает своей дирижерской палочкой по пюпитру – первый тромбон, как всегда, мучается с жестокого похмелья и никак не может отличить фа от ля… Мадам Жири, наверное, гоняет девочек. Девочки визжат и веселятся – им же все в игрушку…Как всегда, не дошиты платья, не доделаны декорации… Господа! Это же Опера! Это суета! Здесь всегда кто-то не успевает… Здесь все опаздывают… Все опаздывают… Но в этом и есть вся прелесть Оперы!
Опера! Это игрушка. Это свой замкнутый мир, который подчас бывает богаче и интереснее, чем тот, что видят на сцене. Опера! Призрак закинул ноги на стол. Он был в прекрасном расположении духа. Сон. Тот самый сон, в котором он видел Кристину и себя..Себя – счастливым… Надо только подождать..Подождать совсем чуть-чуть..И все получится…Все будет хорошо..Все должно быть хорошо…А как иначе? Он погрузился в воспоминания. Опера… Ведь это именно он создал ей легенду. Чем знаменита Ла Скала? А другие театры? Да ничем. Разве что своими примадоннами. Примадонны приходят и уходят.. А он создал легенду..Легенду, которая живет даже сейчас, когда он уже месяц, как отдалился от дел. Он же слышит, как балетные девочки шепчутся по ночам, видит, как они вздрагивают от каждой тени…Замечает, как настороженно разворачивает Фирмен каждое новое письмо и как шарахается от мадам Жири Андре… Господа, это Опера! Это фальшь, это игра, это маскарад, который царит здесь каждый день, но выплескивается только раз в год… Господа, это Опера! И я – слышите, я! – во многом создал эту вашу оперу! Я…это сделал я…

Мег аккуратно одергивала на себе новенькую пачку. Ура!! Уже три дня, как она выздоровела. Вернее, не совсем выздоровела – кашель еще не прошел – но врач уже разрешил ей работать. И она даже успела посетить Кристину. В подземелье, мама ее, правда не пускала… Каждый раз, когда Мег приближалась к известным ей потайным ходам, из темноты на нее выплывала непреклонная фигура матери, крепко и настойчиво брала за руку и утаскивала подальше. Зато к Кристине мама разрешила ей поехать. Правда, только вместе с самой мадам Жири. Надо сказать, что Рауль слегка опешил, когда увидел их вдвоем. Он с подозрением посмотрел на руки мадам и, не увидев в них письма, облегченно вздохнул. Мег хихикнула. Да, теперь ее мамы боятся по-настоящему. Боятся все. Кроме новой директрисы. Но та, судя по всему, не боится даже самого дьявола. Но увы – из-за того, что мама все время была рядом, разговор с Кристиной не получился. А жаль..Они успели перекинуться только парой слов… Но Мег поняла, что Кристина даже во время ее болезни продолжала получать письма…Неужели он сам приходил к ней? Нет, Кристина не видела его… Это взволновало Мег. Неужели..неужели…Призрак решил все делать сам, и она ему больше не нужна? Нет… Надо сказать ему, что она может…А что она может? Ничего не может…Ничего…. Нет. Сегодня, после премьеры она первым делом, даже не переодеваясь, ускользнет в подземелье. Мама будет занята другими балеринами, и у Мег будет время…

Ложи сверкали бриллиантами и шелками. Все пришли в Оперу. Здесь был весь Париж. Бетани торжествовала. Она купалась в своей власти. Да! Сейчас все..слышите – все! Будут смотреть на то, что создала она! Она была везде – в каждой декорации, в каждой ноте, в каждом слове. Она с закрытыми глазами могла представить себе малейшую ниточку на костюмах певиц и балерин, могла повторить каждое – даже самое малейшее - па. Все эти недели она была все время здесь – смотрела, наблюдала, руководила…Она была везде..Эта Опера была ее…И она принадлежала этой Опере.. Бетани смотрела на зрителей и чувствовала, что начинает дышать с ними в унисон. Она жила, питалась их предвкушением зрелища… Она трепетала..Она в этот момент была всеми ими…Всеми ими… Всей этой сотней человек… Она вздохнула всей грудью. Боже, как это прекрасно! Как прекрасно Творчество! Боже, сделай так, чтобы все получилось!

Карлотта стояла, бессильно прислонившись плечом к кулисе. Там, на сцене, беззаботно порхали юные балеринки, изображая из себя невинных пастушек. Сейчас ее выход… Боже, как давно она не была на сцене! Как давно… Каждый вечер, когда гасли огни во всем здании, и даже Париж погружался в тревожный сон…каждый вечер она приходила сюда и садилась на сцену. Она прислонялась щекой к щербатым доскам, вдыхала их приторный запах, нежно гладила их рукой..В этот момент она чувствовала себя единой с Оперой. Она чувствовала ее душу. Саму душу Оперы. Душу, которая умирала вместе с Эвридикой…..любила вместе с Джульеттой…. Душу, которая жила и страдала каждый вечер с героями на этой сцене… Тени, их тени……Они здесь…Они все здесь. Они – вместе со своими творцами. Строгий Глюк в напудренном парике, веселый и шаловливый Моцарт….., надменный Сальери……. Нервный Лист….. Они приходят сюда каждый вечер, чтобы еще раз услышать свои творения, чтобы поздравить своих коллег…Они все здесь…Все…Потому что смерть дает всем свободу и успокоение….Потому что смерть освобождает нас от суеты, от зависти, от ревности…Освобождает от всего, что мы считаем жизнью… Только Музыка вечна… только музыка… Потому что в ней есть все…В ней и любовь, и страсть, и рождение, и счастье…В ней нет только ревности…нет злобы..нет ненависти… Музыка как любовь… Она…Она…
… долготерпит, милосердствует …..не завидует, …..не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. …..никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся,и языки умолкнут, и знание упразднится….
- Госпожа Гуидичелли… Госпожа Гуидичелли – услышала она позади себя тихий шепот.

Мадам Жири с испугом наблюдала за Карлоттой. Та стояла, прислонившись щекой к тяжелым складкам занавеса, и беззвучно шевелила губами. Мадам тронула Карлотту за плечо. Она вздрогнула, как от удара и обернулась. Жири смотрела в ее расширенные глаза и понимала, что она уже ничем, ничем не может помочь Карлотте.
- Госпожа Гуидичелли – тихо шепнула она. – Скоро ваш выход.

«Скоро ваш выход» - это было последнее, что поняла Карлотта. Это был последний звук, последняя весточка из реального мира. Она закрыла глаза и снова вспомнила свой сон. Вспомнила лестницу в небо… И Убальдо…Убальдо…Он обещал прийти сегодня на спектакль…Да…Он здесь..Он сегодня здесь…Где-то там, в зале…в окружение платьев и смокингов… Он будет слушать ее. Только ее… Она должна спеть, так как поют ангелы. Не ради денег, не ради славы, а ради Убальдо. Ради своей любви…ведь только ради нее и стоит жить…жить и петь…
- Ваш выход – услышала она.
Да…Мой выход. Мой выход. Мой! Я иду! Я!

- Ваш выход! – шепнула Жири… А через минуту она закрыла глаза и отвернулась, поняв, что случилось непоправимое…

-Раз, два – одними губами шепнул месье Рейер.
И тут Карлотта, сама не ожидая того, снова запела:

…Past the point of no return…

Бетани медленно поднялась со своего места. У нее заходили скулы. Это был провал. Несомненно, провал. Эта сумасшедшая погубила ее. Погубила, то, что она воссоздала.
Карлотта торжествующим взглядом обвела притихший зал. Да. Наконец-то. Наконец-то она обрела свой голос, обрела свою душу. И ее показалось, что где-то там…вдалеке, в самой дальней ложе ей тихо аплодирует Анна Валери, которая наконец-то пришла на ее триумф, как и обещала. А в глазах Анны стоят слезы радости и гордости за ту девочку, которую она вывела в свет… Анна, великая, благородная Анна.. И тут Карлотта похолодела от ужаса. В дальней ложе находилась вовсе не Анна, а Бетани. То же самое лицо. Только холодное и ненавидящее. Бетани молча, не шевелясь, смотрела на Карлотту в упор. Костяшки пальцев, которыми она судорожно вцепилась в бархат обивки, побелели. Карлотта пошатнулась и закрыла глаза. Боже мой, что же она наделала…Что же она наделала….
Когда она открыла глаза, Бетани в ложе уже не было.

Кристина сидела в кресле. Рауль стоял рядом, нервно теребя бахрому старинного гобелена.
- А в Опере премьера… - тихо и рассеянно произнесла она, водя пальцем по полированному подлокотнику.
- Да…Ты..ты хотела пойти?
- Не знаю, - сказала она.
- Подожди, - Рауль присел на корточки около Кристины, положив руки на подлокотники кресла. – Так ты хотела поехать или нет?
- Я…не…знаю… - все также безучастно произнесла она.
- Кристина, послушай – Рауль, сел на пол перед ней, скрестив ноги и положив подбородок на руки. – Я все понимаю…но так долго продолжаться не может… Ты должна хоть что-то решить…Вот уже прошел месяц…
- Месяц… - отрешенно сказала Кристина.
- Да, именно месяц….
- Всего месяц…
- Ну не знаю, по мне уж целый месяц…Но на все мои вопросы и предложения ты отвечаешь «не знаю». Кристина, я не хочу тебя заставлять, я не хочу тебя ни к чему принуждать…Я все понимаю…Но не кажется ли тебе, что надо что-то решать? Я построил для тебя замок из черного дерева и слоновой кости..Но реальность все равно когда-нибудь войдет в него… Кристина…Он…он преследует тебя?
- Нет.
- Нет…Тогда чего же ты боишься?
- Не знаю…
- Опять «Не знаю»!..Кристина..а ты боишься?
- Не знаю…
- Послушай, ты дурачишь меня? Как так можно? Кристина, ну хоть что-то ты знаешь? Хоть в чем-то ты уверена?
Он ждал, в глубине души надеялся, что она скажет, «Да, Рауль, я уверена, что люблю тебя». Но ответ был иным.
- Рауль..пойми, мне кажется, что все мои силы ушли на то решение…решение в подземелье… Я пока не могу и не хочу ни о чем думать..Я не хочу принимать больше никаких решений…
- Но Кристина…ты хочешь, чтобы все решал за тебя я?
Она подняла на него глаза, в которых стояли слезы.
- А тебе разве трудно это сделать?
- Нет…совсем не трудно..Но ты представляешь, какую ответственность беру на себя я? А если я приму неправильное решение?
- Рауль, я не знаю…
Рауль почувствовал, что он сейчас психанет. Да, он любил Кристину. Очень любил..Но он любил ту веселую и наивную маленькую девочку, с которой они в детстве были готовы совершать самые безумные поступки и пускаться на самые опасные авантюры…Он любил ту беззащитную и напуганную Кристину, с которой вновь встретился полгода назад…Тогда он восхищался ее мужеством и мог понять ее растерянность…Но сейчас..сейчас… Да, он и сейчас любит ее… И готов простить все.
- Прости меня, - вздохнул он. – Наверное, я очень устал…

...Наверное я устал, - думал он. Иначе как можно объяснить это раздражение? А может..Может у него плохое предчувствие? Не знаю…Ха – усмехнулся он. Вот теперь и я произнес это слово «не знаю».. А ведь я действительно ничего не знаю…Ничего. Сейчас, по прошествии месяца я начинаю испытывать уважение к этому странному Призраку… Уважение перед его умом, перед его мужеством, перед его жертвенностью…Ведь, положа руку на сердце, я бы сам не выдержал…Я бы искал встречи с Кристиной… И может, даже, повторил бы свои попытки похитить ее. А он – нет. И я уважаю его…Очень уважаю… Наверное, сложись обстоятельства иначе, мы бы могли стать если не друзьями, то хорошими знакомыми…Сейчас же мы оказались достойными соперниками…
А затем он представил себя на месте этого странного существа…Какой же силой надо обладать, чтобы вынести все то, что пережил тот? Как же надо яростно любить жизнь, чтобы быть готовым положить ее к ногам одной-единственной девушки? И как надо любить эту девушку… Как ее надо любить… Рауль слишком хорошо помнил тот дуэт из так и недоигранного «Дон Жуана», где на волю рвалось отчаяние. Отчаяние последнего полета раненного альбатроса над бушующим морем …..Боль, которая выплескивалась на него каждым жестом, каждым вздохом… Ему было страшно и больно там, в пятой ложе..Но как же было больно тем людям на сцене! Да, я уважаю его…И я бы хотел, чтобы мы встретились в другой обстановке…И тогда я пожал бы ему руку…Да…Хотя бы за то, что он научил меня ценить то, что я сейчас имею – Кристину…Ведь мы понимаем ценность чего-то, только когда теряем… Раулю повезло..он не успел потерять..но он был на той тонкой грани достаточно долго, чтобы успеть понять…И он успел…И хотя бы за это он может быть благодарен Призраку..За этот урок. Пусть даже жестокий урок. Все-таки, все, что с нами случается – не зря..Все это не зря…

Грустное зрелище – пустой зал после спектакля…Здесь еще живет дух искусства, но – увы – его уже почти нет. Нет… В гримерках сидят обессиленные исполнители, стирая со своих уставших лиц грим..Балерины сворачиваются в изможденные клубки… Музыканты прячут в футляры свои измученные инструменты… Дух Оперы мирно дремлет в этих людях..Дремлет до того момента, когда снова восстанет…Восстанет из праха, как Феникс, чтобы снова обжечь своим агонизирующим пламенем чуткие сердца…А сейчас здесь тихо… Страшно тихо… После пира и буйства Музыки наступает Царство Тишины. Когда не хочется говорить, и даже думаешь медленно и тихо, боясь нарушить это спокойствие и безмятежность…

Карлотта протянула руки к маленькой корзинке с белыми лилиями…Именно такие ей дарил Пьянджи. Она вспомнила свой сон и тихо засмеялась..Конечно, как она сразу не подумала… Пьянджи где-то здесь. Он подает ей знак. Она протянула свои похудевшие за горестные дни руки к цветам. Убаюканная своими мечтами, она даже не заметила, как из букета к ней метнулась тонкая холодная молния. Но прежде чем она коснулась ее руки, в груди Карлотты что-то оборвалось.