[Елена]

ГЛАВА 25

Мег сидела на перилах второго ряда партера и пинала носком пуанты соседнее кресло. На душе было паршиво. Все началось с того, что мама установила за ней строгую слежку. Непонятно почему и откуда, но она, кажется, прознала, зачем ее дочь бегает в подвалы. Теперь, где бы девочка не появлялась, перед ней вырастала строгая и непреклонная фигура матери. Только один раз та пробормотала что-то вроде: «Если бы ты знала все, то не делала бы этого». Мег долго потом пыталась добиться от матери, что же та имела в виду, но – увы! – мадам Жири умела надежно хранить свои секреты. Поэтому Мег переживала, мучилась и таскала у девочек женские романы, благо этого добра в Опере было полно. Директриса однажды нагрянула с обыском в спальню балерин (после того бунта она устроила настоящую муштру) и, обнаружив девочек с книгами в руках, побелела от ужаса. Правда, обнаружив, что это всего лишь легкое фривольное чтиво, она рассмеялась и даже забрала одну из книг с собой. Разумеется, по всеобщему закону подлости, это оказалась книжка Мег.
Теперь ей не оставалось больше ничего, как только сидеть в зале и с тайной надеждой коситься в район пятой ложи.
Хотя сегодня было куда посмотреть. Рабочие только что закончили монтировать декорации. Зрелище того, что сейчас было на сцене, заставляло неметь от восторга.
Бетани гордилась тем, что она сделала. Призрак тоже был удовлетворен. Еще никогда Гранд Опера не видела ничего подобного….
Занавес плавно переходил в кулисы. Словно адское пламя пылало, поднимаясь от будки суфлера все выше и выше и теряясь где там, наверху, в переплетении веревок и балок… Сцена приобретала невиданную глубину, казалось, что там – не десяток футов до ближайшей стены, а многие и многие мили…Нереальность и реальность одновременно спелись в тугой клубок восхитительного зрелища …

- Вы видите это? Нет, вы видите ЭТО? – восторженно спросила стоявшего рядом с ней человека.
- Вижу, - прозвучал знакомый унылый голос. - Отвратительно, не правда ли?

Бетани, вздрогнув, обернулась. За ней стоял Гриф и грустно сморкался в свой неизменный платочек, с обреченным видом глядя на кошку.
- Несомненно, у нее есть блохи.
Кошка протестующе фыркнула. Бетани опешила. Гриф же все так же невозмутимо-уныло продолжал:
- А между прочим, кошачьи блохи могут переносить страшные болезни… Например, чуму.
- Месье Гриф… - не менее обреченно ответила Бетани. – Чуму переносят крысы..
- Вот именно…Вот именно… А кошки едят крыс. Вывод – кошки переносят чуму посредством съеденных крыс…
- Месье Гриф…Я уверяю вас…Моя кошка не есть крыс. Ей поставляют свежую рыбу.
- Но все равно, я смею надеяться, что когда я помру, Гранд Опера удостоит меня хотя бы скромным памятником.
- Месье Гриф, я обещаю вам мавзолей как у Густава Дааэ! - Бетани тихо, но настойчиво отодвигалась от Грифа.
- Мне бы хотелось, чтобы цветы приносили на мою могилу хотя бы раз в неделю! - было последнее, что она успела услышать.

Бетани пулей вылетела из Оперы, даже не обращая внимания на поползновения Фирмена и Андре остановить ее. Еще минута – и она бы придушила Грифа прямо там, в зале. Это было бы совсем просто – вот так: взять его тонкую шею в железные тиски пальцев и сомкнуть их. И все… А можно было бы и пристрелить его. В ее кабинете, в шкатулке из красного дерева, покрытой замысловатой восточной резьбой и инкрустацией из полудрагоценных камней – дорогом подарке дяди-полковника колониальной армии – в одном из отсеков которой мирно дремала сытая гадюка… да, именно там, во втором отсеке, лежал револьвер. Тоже подарок старого полковника. И даже более ценный, чем шкатулка. И вот взять этот револьвер, приставить его ко лбу этого нудного месье Грифа… И спустить курок…
Бетани тешила себя этими кровожадными мыслями, представляя себе в мельчайших и самых красочных деталях каждый эпизод душегубства. И постепенно успокаивалась. Она уже перешла на шаг и стала оглядываться по сторонам. В этой части Парижа она еще не бывала. Хотя…Нет, несколько раз она проезжала мимо в экипаже, как всегда куда-то торопясь… Куда-то торопясь… В последнее время она торопится…Все время торопится. Она урывает от всего по кусочку, она не успевает ни во что вникнуть… Она не может даже насладиться своим триумфом – даже тем малым, что наконец-то ей удалось… Куда же она спешит? Чего же она хочет достигнуть, если оставляет за своей спиной самое главное – Жизнь?
Бетани шла мимо церкви святой Мадлен. Внезапно она замедлила шаг. Может, войти? Зачем? Она и сама не знала. Просто безотчетное желание. Она подошла к дверям.
- Вам не стоит этого делать, – прозвучал за ее спиной глухой голос. Она обернулась. В тени стены стоял мужчина в монашеской рясе. Лицо его скрывал капюшон.
- Что вы хотите сказать? – холодно спросила Бетани.
- Только то, что вам не стоит сюда входить.
- Разве? Разве двери храма Божьего не открыты для всех? – в голосе ее прозвучала ирония. Но по спине скользнул холодок.
- Да, для всех… но не для вас…
- Хм… - неужели то, что она сделала тогда, так страшно? – А если...если я хочу исповедоваться?
- Вы не сможете исповедоваться в этом грехе.
- То есть?
- Потому что то, что вы считаете грехом, на самом деле вы не совершили.. А то, что вы сотворили, вы не ведаете.
- Так…Вы…сошли с ума? – догадалась Бетани.
- Не более чем вы - даже в темноте она поняла, что человек под капюшоном улыбнулся.
- Кто вы? – спросила она. Если он ей сейчас не ответит, то ей-богу, она сорвет с него этот чертов капюшон. – Вы…Призрак Оперы?
- Кто? – удивился человек. – Нет. Вовсе нет…Я душа этого храма.
- Снимите капюшон, – твердо потребовала Бетани.
- У души нет лица, – спокойно ответила тень. Да…теперь Бетани поняла, что это была всего лишь тень… Поняла, что под капюшоном – пустота. Ей стало страшно. Но она взяла себя в руки.
- Но…что я сделала? Почему я не могу войти в церковь? Что происходит? Что я такого натворила?
- Вы всего лишь привели в Париж дьявола, - прошелестела тень.
- Кого? Кого я привела в Париж?
- Дьявола – терпеливо повторила тень. – В тот момент вы не ведали, что творили. Но – увы -..это произошло…
- А…
- Нет… Вы этого уже не увидите. Идите, мадмуазель Ковенант. Идите с миром.
Бетани словно во сне, вышла из портика церкви. Она не оглядывалась. Она знала, что человека в рясе за ее спиной уже нет.
Кого же она привела в Париж?