[Targhis]

* * *

Я остановился в небольшой альпийской деревушке. Ясный солнечный день я пересидел в трактире, но задерживаться здесь желания не было. В таких крохотных городках и деревнях я неизбежно привлекал излишнее внимание од-ним только необычно высоким ростом и пристрастием к черному цвету в одеж-де даже в летнее время. Впрочем, приятно было уже то, что меня вообще сюда пустили, хотя хозяин и окинул задумчивым взглядом мои руки. Ненавижу перчатки, тем более, что они страшно раздражают обожженную солнцем кожу… Маска, похоже, его не слишком удивила.

Посетителей было немного – частью местные жители, частью, наверно, такие же бродяги, как я, занесенные сюда капризным ветром. Кто-то входил или выходил, я особо не присматривался. В тот момент меня ничто и не интересо-вало. В голове было изумительно пусто – музыка уже какое-то время не посеща-ла меня, и я не знал, страдать мне от этой пустоты, или радоваться передышке.

Зато то и дело возвращались мысли о ЛаЖуа – я пытался гнать их прочь. Пока что. Может быть, потом они превратятся в некое светлое воспоминание, может быть, потом они даже навеют какую-нибудь мелодию – чтобы в ней сме-шались задор и грусть. Но не сейчас, попозже.

Я допил пиво, вытер остатки пены с маски платком и встал из-за стола. Хозяин намекнул мне, что до следующей деревни на пути не близко и предло-жил остаться на ночь, снова пробежав задумчивым взглядом по моей маске и рукам. Наверно, ему пришлось выдержать нешуточную борьбу с самим собой, но в ответ на мои заверения, что перспектива провести ночь в лесу меня совер-шенно не смущает, он принялся предостерегать против диких зверей и разбойников. Я улыбнулся под маской, достал кошелек и отсчитал ему раза в два больше, чем полагалось. Я редко видел дружелюбие и участие. Мужчина сгреб деньги, настороженно покосившись на небольшую мрачноватую компанию за столом у входа.

– А вы, наверно, актер, сударь? – вежливо поинтересовался он, сразу по-чувствовав ко мне большее расположение – прямо пропорционально получен-ной сумме. Почему он так решил, наверно, незачем было спрашивать?

– Нет, – покачал я головой.

– А я думал, вы едете из замка на Шванзее, – улыбнулся он. – Думал, вы гостили у молодого короля, – Он многозначительно покосился на футляр со скрипкой.

– Нет, с вашим королем я не знаком, – ответил я. – А замок видел, проез-жая мимо. Шванзее… Лебединое озеро… Красиво.

Распрощавшись с хозяином – все-таки он заметно повеселел, когда убе-дился, что я уезжаю, полагаю, именно это, главным образом, объясняло его дружелюбие – я сел на свою лошадку и направился по дороге к лесу.

Уже уезжая, я краем глаза уловил движение в дверях трактира – кажется, один из троих приятелей следил, в какую сторону я поехал. Приметили, что я довольно богат, и решили догнать на лесной дороге? Что ж, тем хуже для них…

Хозяин, видимо, решил, что меня щедро вознаградил король за достав-ленное удовольствие. Я слышал, что он большой любитель театра и музыки. Они здесь очень любили своего молодого короля…

Что же до денег, то они водились у меня всегда. Обычно я не слишком расточителен, хотя комфорт ценю... А главное – нетрудно достать деньги тому, кого не связывают общепринятые нормы морали. Эти нормы придуманы для того, чтобы человеческие существа могли благополучно уживаться друг с дру-гом в пределах цивилизованного общества. Я же не считаю себя частью этого общества – в конце концов, оно еще в детстве вышвырнуло меня за дверь, в темноту и метель. Можно было, конечно, подобно брошенному щенку, поскрестись обратно и выскулить себе позволение жить среди них… В мире попада-ются и добрые люди. И жалостливые… Опять же, уроды вызывают неудобство, но могут быть занятны… А был и другой путь – развернуться и уйти, и стать сильным и клыкастым уличным псом. Вот я и ушел – в ночную тьму или на жестокий солнечный свет, жаливший мою мертвую кожу… Я сам сбежал из до-ма ребенком, оказав моим родителям эту единственную услугу – избавив их от меня, избавив их от предстоявших им многих тяжелых минут, когда им при-шлось бы объяснять мне, в чем мне непременно будет отказано в жизни… я до всего дошел сам.

Я хочу сказать, что мне всегда удавалось неплохо себя обеспечивать. До-рога тянулась передо мной, светлея в постепенно сгущавшихся сумерках. Хозя-ин трактира был любезен, но я заметил тревожные взгляды его жены. Пусть. Я не без удовольствия проведу ночь в седле. А может быть, остановлюсь где-нибудь здесь. Меж деревьями я заметил серебристый блеск, оттуда тянуло све-жестью: озеро.
Я свернул с дороги, спешился и осторожно повел лошадь между деревья-ми. Рыжеватые стволы сосен уходили ввысь, стройнее любых колонн, их ветви в пушистых иглах смыкались на невозможной высоте. Архитектура природы… Иногда приходит в голову, что никакой мастер никогда не сумеет создать со-оружение, способное сравниться с ее красотой… Но нет, люди тоже многое могут…

Деревья расступились, и передо мной засверкала гладь очередного аль-пийского озера. Я встал у самого берега, любуясь его первобытным спокойствием. Небо постепенно темнело, но мне были хорошо видны вершины Альп за ним – снег на них казался голубым. Горы и лес на другом берегу отражались в недвижной воде перевернутой картиной.
Привязав мою кобылу к дереву, я не спеша разделся и сошел в воду – у берега было мелко. Вода была довольно холодной, несмотря на летнее время – в вечернюю пору озеро ясно напоминало о не столь уж далеких горных верши-нах, где даже сейчас блистал снег.

Холод меня не смущал, если уж на то пошло, жару я переношу тяжелее, хотя и к ней пришлось притерпеться. Кстати, это лишняя причина путешество-вать ночью, на рассвете или на закате; не слишком приятно ощущать струйки пота, скользящие под маской. Хотя они всегда холодные. В силу непостижимых для меня самого особенностей организма, кожа у меня всегда мертвецки холодная, словно кровь ее не греет, поэтому холода я почти не ощущаю, и у меня никогда в жизни не было простуды – к счастью! Страшно подумать, какие жуткие формы мог бы принять обыкновенный насморк у человека, лишенного носа…

Лошадка тревожно заржала – ей не по себе было одной в незнакомом ле-су, и я повернулся и поплыл назад к берегу.
Вылезая из воды, я хмыкнул – если бы кто случайно увидел это, решил бы, что утопленник выбрался из озера. Если бы кто случайно увидел, то уже убежал бы с визгом…

Редкая трава показалась босым ступням колючей… Все-таки я городской житель. Всегда я стремился в самую гущу жизни человеческого рода, к много-численным нервным центрам этого гигантского организма, туда, где я мог приобщиться к человеческим страстям и созерцать творения человеческой мысли. И в странствиях я всегда держался больших дорог и людных мест, несмотря ни на что… если, конечно, обстоятельства не препятствовали.

Обтерев ладонями капли воды с тела, я оделся и, отпустив лошадь попас-тись, присел на ствол дерева, нависшего над водой. Дерево, подмытое волнами озера, вывернулось из земли, воздев вверх корни, подобно многопалой черной длани, оставив под ними глубокую яму. Покрытый лохматой корой ствол про-тянулся над водой, но падать дерево как будто пока не собиралось.

Неторопливо вынув вино и хлеб из маленького саквояжа, я собирался по-есть, любуясь пейзажем. Внезапно, как некое странное знамение, из-за недале-кого мыса выплыли два белых лебедя. Они величаво скользили по воде, подобно маленьким белоснежным фрегатам под всеми парусами.
Лебеди… Пара лебедей одно лето жила на пруду возле дома в Нормандии, где я жил в детстве. Они вывели птенцов… Я часами наблюдал за ними, сидя на маленьких мостках, позволявших с удобством подбираться к самой воде. В ту пору я думал, что все дети безобразны, как лебедята, и только потом вырас-тают в красивых людей – таких, как мои родители… Я тогда еще не видел дру-гих детей… Лебеди улетели с пруда и больше не возвращались, а я постепенно осознал всю глубину своего заблуждения…

Лебеди подплыли совсем близко. Животные обычно не боялись меня. Задумчиво посмотрев на кусок хлеба в своей руке, я понял, что совершенно не хочу есть, и раскрошил хлеб в воду. Лебеди, не ссорясь, но все же довольно торопливо вылавливали мокрые комочки человечьей пищи… Кажется, этот риту-ал был для них не внове. Может быть, их как-то занесло сюда со Шванзее? Я кормлю королевских лебедей? Я изобразил поклон, настолько грациозный, на-сколько это возможно, если сидишь на древесном стволе над водой. Но, думаю, у меня получилось. Приходится всю жизнь оттачивать изящество движений, ес-ли весь состоишь из острых углов, обладаешь высоченным ростом и походишь на скелет, но, при этом, не терпишь неуклюжести…

Когда я кормил тех лебедей в детстве, взрослые подталкивали своих серых несуразных малышей вперед, а сами грозно шипели на гусей и уток, не подпуская их к пиршеству. Они любили своих птенцов…