[Targhis]

* * *

Я хорошо помню абсолютно темный каменный мешок… Где-то в Испании, Италии? В Фессалии. Не первый это был раз, однако, он стал последним. Мне было лет пятнадцать… Наивный баварский патер сказал, что сейчас не сжигают людей на кострах… Наверно, он многое видел в своей жизни… А вот видел он, на что способна тупая толпа? Едва ли в мире найдется явление, более страшное, чем представители того, что принято именовать челове-ческим родом, охваченные безрассудной жаждой крови…

Видно, когда-то это помещение служило погребом – в нем до сих пор сохранялся винный дух. Было довольно холодно и абсолютно темно, впрочем, холод меня не слишком беспокоил и я способен видеть даже в самом непроглядном мраке – одна из моих необъяснимых особенностей… Я так толком ничего и не понял. Я, конечно, не допустил бы такого издевательства над собой, но все это произошло слишком уж неожиданно.

Все тело ломило, кажется, мне крепко досталось, но это все не важно. Здесь, на холоде, кровоподтеки разойдутся быстро. Я осторожно поднялся на четвереньки, опираясь на ладони и колени, потом сел прямо на земляной пол. В углу валялась куча тряпья и соломы, которая, возможно, должна была изображать некое подобие постели, но оттуда несло таким запахом, что невозможно было сосредоточиться на своих мыслях. И угораздило же родителей воспитать из меня настолько деликатное существо! Ко всему прочему… Они не предполагали, в какую мерзость мне суждено то и дело окунаться… совершенно не думали о моем будущем… Или рассчитывали, что долго не проживу?

Я встал и направился к двери, поначалу опираясь о стену. Дверь оказалась исключительно прочной, и, видимо, запиралась снаружи крепким засовом. Прежний владелец ценил свои вина… Или дверь навесили уже потом, когда решили использовать это помещение как тюрьму.

Я снова сполз по стене на пол и сжал голову руками. Парик и маску сорвали с меня в драке… ничто больше не могло защитить меня от человеческого мира…

Я смутно помнил из их слов, что кто-то убил одного очень уважаемого в городе грека… Да. Я помнил того человека, он смотрел мое выступление и был заметно потрясен. При звуках моего пения, слезы так и катились по его щекам, его трясло, а потом он неожиданно подошел ко мне вплотную и схватил за руку. И тут же отпустил – рука оказалась неожиданно и неприятно холодной. Он пробормотал что-то и вышел, пошатываясь. В этом не было ничего удивительного – и раньше бывало, что мое пение так действовало на слушателей.

И кто-то, черт возьми, зачем-то убил его в тот самый вечер! Я слышал, они говорили, что я околдовал его своим пением и убил… Хоть кто-нибудь задался вопросом, зачем мне это было нужно? Впрочем… как и всегда, за мной черным плащом тянулись мрачные, зловещие догадки, истории, рассказанные шепотом, кто-то уже видел меня на какой-то ярмарке и с энтузиазмом передавал остальным самые невероятные домыслы. Как всегда. Это был не первый раз, когда я попадал в подобные неприятности. Да и убивать мне действительно уже приходилось. И нельзя не признать, что, по меньшей мере, треть расходившихся обо мне слухов была правдой.

Мне ни на секунду даже не пришло в голову, что из этой передряги мне не удастся выбраться живым. Я вообще не привык думать о завтрашнем дне. Вернее будет сказать – давно уже привык не думать. Я просто злился, что меня захватили врасплох, что я вынужден неизвестно сколько сидеть здесь, в дурно пахнущей темнице. И мысленно клялся, что больше ни-когда в жизни подобного не допущу. Лучше вечно быть настороже, подобно лесной бестии, лучше каждое мгновенье ожидать вреда со стороны любого представителя рода человеческого. Так же, как они ждут этого от меня.

* * *