[Targhis]

* * *

Было жарко. Арена была открыта солнечному свету, но до тех пор у меня не бывало таких долгих выступлений. Я сбился со счета, как это ни глупо. Кажется, четырнадцатый… Наверно, четырнадцатый. И убить его, право, было не так уж легко. Меня пошатывало, и все труднее было двигать левой рукой. Как назло, именно по левому плечу один из них все-таки полоснул меня. Впрочем, спрашивается, мне когда-нибудь в чем-нибудь в жизни везло? Я такого что-то не заметил… Я не знал, можно ли считать это проигрышем – пятно крови расползлось по белому рукаву сорочки, но на пол пока еще не капало…

Зрители сидели под тентами… у меня уже не было времени на них оглядываться. С какого-то момента мне пришлось всерьез сражаться за свою жизнь. Впервые на этой арене.

Из-под парика узкими ручейками стекал пот, щекотно скользил во впадинах щек и капал с подбородка; узкий черный жилет, казалось, весил не меньше стальной кирасы, и я задавался вопросом, так ли уж необходимо было постоянно одеваться в черное? Я никогда не выходил на арену в перчатках и понимал, что завтра мне это откликнется, как и расстегнутый, вернее сказать, разорванный резким движением ворот сорочки.

Зрители, надо думать, были вполне довольны происходящим. Еще в начале – интересно, сколько с тех пор прошло времени, час, два? кажется, что целые сутки – выйдя на арену и грациозно поклонившись, я встретил множество недоуменных взглядов – это все были европейцы, возможно, и мои соотечественники. Не ожидали увидеть на арене варварской по их понятиям страны человека во вполне цивильном европейском костюме, с гладкими прилизанными черными волосами… но при этом в маске. Позже выражение растерянности и изумления сменил азарт. Совсем, как у шаха и его очаровательной женушки.

Можно было переложить лассо в правую руку, но я не рискнул. И, наконец, мне удалось поймать момент – петля тихо свистнула, быстро и зло, как пуля, и затянулась на шее противника. Мощный рывок отдался болью в раненом плече, и я пошатнулся, едва не упав, однако мой противник был мертв. В раскаленном белом воздухе звучали восторженные кри-ки, но мне было не до них. Я осторожно опустился на одно колено и принялся высвобождать свою удавку, в очередной раз снимать ее с чьей-то потной шеи… а окружающее слегка колебалось и плыло перед глазами. Мне больше всего хотелось оказаться в темноте…

Еще один бой. Кажется, остался всего один… Я встал не без усилия и застыл в ожидании, восстанавливая дыхание. Арена казалась несколько неустойчивой, нечеткие мысли метались в черепе, не способны обрести ясность, и где-то в глубине отстукивал странный сбивчивый ритм еще не рожденной музыки.

Но, как бывало всегда, едва появился новый противник, я мгновенно пришел в боевую готовность, глубоко вздохнул и… забыл выдохнуть. Передо мной стоял огромный лев.

Это дитя африканской саванны вполне могло быть ручным зверем – очень уж чистый он был на вид, с очень уж пышной гривой, словно ее регулярно причесывали, однако сразу было ясно, что льва хорошенько разозлили, прежде чем выпустить на арену – в воздухе даже тянуло паленой шерстью.

Мне очень хотелось посмотреть на шаха, но не было возможности, я не сводил взгляда с сердитых золотистых глаз… примерно таких же, как у меня самого. Конечно, идея принадлежала ханум, но мне было интересно, знал ли об этом шах. В конце концов, дворец я еще не достроил, и он едва ли стремился проиграть свое пари…

Лев рыкнул, хлеща себя хвостом по ляжкам, и я машинально запихал в карман лассо. На такую шею мою петельку не накинуть, а если бы и удалось, черта с два его придушишь. А другого оружия у меня не было.

Тут надо быть Самсоном, но я никогда не претендовал на такие подвиги… У меня был дар обращаться с животными, но они ведь легко чувствуют слабость… А меня шатало от усталости, и по шелковому рукаву расплывались кровавые пятна. Хищный зверь способен убить даже собственного хозяина, если почует кровь…

Я тихо заговорил со львом, слова не имели значения – да и вряд ли этот лев знал французский. Я даже принялся что-то мягко напевать – какую-то очень простую детскую песенку, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойней и ласковей.

Зверь, уже как будто изготовившийся напасть, замер на месте, недоуменно и подозрительно косясь на меня. Он чувствовал, что я не представляю угрозы, и в то же время маска смущала его. Зрители затаили дыхание. Трудно было представить себе, что более сотни человек, считая всю обслугу, могут вести себя настолько тихо. То ли понимали, что внезапный шум может стоить мне жизни, то ли пытались уловить, что я шепчу.

Нет, лев не плюхнулся передо мной брюхом кверху, он просто зевнул, отошел на не-сколько шагов и улегся на землю, продолжая с сомнением коситься на меня, а я очень плавно и медленно отступил к стенке арены и без сил привалился к ней. Я даже не заметил, как льва выманили с арены, но в какой-то момент кто-то потянул меня за рукав, объясняя, что все кончилось.

* * *