[Targhis]

* * *

Я и не заметил, что король уже некоторое время сидел в комнате и слушал, не двигаясь и затаив дыхание. О, он умел слушать! Не отвлекаясь, я сделал необходимые пометки на мятом листе нотной бумаги. В какой-то момент, разъярившись от невозможности выразить в звуке то, что так и рвалось изнутри, я скомкал его и отбросил, а потом внезапно вскочил и долго шарил под столом и шкафом, нашел и расправил.

Интересно, этот парень уже тогда находился в комнате? – я ведь мог и не заметить. Ноты, конечно, можно было и переписать, но это был бы слишком большой подвиг – и так приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы царапать пером по бумаге в тщетной погоне за летящей мыслью. Я всегда был не в ладах с каллиграфией.

Я помахал листком, ожидая, когда чернила высохнут, и положил его в пачку других таких же. Теперь можно было отвлечься и передохнуть. Я повернулся на органном табурете и выжидающе посмотрел на короля.

Юноша сделал жест, как будто собирался аплодировать, но, видимо, решил, что это неуместно, однако всплеснул руками, вскочил со стула, широким шагом прошелся по комнате – в глазах его полыхало пламя чистейшего безумия. Я даже слегка подвинулся вместе с табуретом, опасаясь, как бы он не налетел прямо на меня.

– Орфео, это нечто просто невообразимое! – воскликнул он непривычно высоким голосом. – Теперь я понимаю… Вы же не выходили отсюда целую неделю! И, насколько мне известно, ничего не ели все это время.

Я пожал плечами.

– Но я понимаю, – Юноша остановился передо мной, пристально вглядываясь в мою маску – я невольно подвинулся еще, – Если вы пишете такую музыку… Я никогда… никогда… – он метнулся назад к стулу, почти упал на него и провел рукой по лбу.

Я поднялся на ноги – несколько неуверенно, последние несколько часов я не вставал с табурета – взял пачку нотных листов и стал просматривать их.

– Я слышал, вы пели вчера, – заметил король. – По-французски и по-испански. Это будет опера? Ее можно было бы поставить здесь, в Баварии. Как «Тристана и Изольду»!

Я усмехнулся в маску.

– Долго придется ждать, Ваше Величество. Боюсь, на это уйдет не одно десятилетие. Да и сюжет не совсем в вашем вкусе. В основе моей оперы образ дона Хуана, но это несколько… нестандартная версия событий…

– Зато какая музыка! – Он подбежал ко мне, кажется, собираясь схватить меня за лацканы сюртука, однако вовремя остановился. Его лицо так и пылало, – Пусть уйдет много лет, ваша опера того стоит. Вы только представьте, как это можно было бы поставить… А вы бы исполняли главную роль… – Он осекся и застыл, испуганно глядя на меня.

– Едва ли, – смертельно ровным голосом ответил я, аккуратно складывая бумаги на стол.

– Вы, должно быть, утомлены, – помолчав, неуверенно пробормотал он. – Я распоряжусь, чтобы ужин подали немедленно, – и вышел из комнаты.

Было желание взять одной рукой табурет и шарахнуть о клавиатуру органа, чтобы только щепки полетели, но, к своему собственному изумлению, я сумел справиться с порывом ярости…

Я снова присел перед органом и закрыл глаза – замирающее эхо мелодии еще отдавалось в мозгу. Эту тему можно будет включить в оперу, она зазвенит печально и легко, как серебряный колокольчик, и имя ее будет – ЛаЖуа. В конце концов, радости без примеси печали я не знал никогда.

* * *