[Targhis]

* * *

Она по-прежнему появлялась на стройке от случая к случаю, и у нее возникла странная привычка – уж если она заходила в будущую Национальную академию музыки, то держалась поближе ко мне. Окружающие беззлобно посмеивались, а я относился к ней, примерно как к любимой обезьянке ханум – забавному и немного жалкому зверьку. Та обезьянка тоже так и тянулась ко мне, как и многие животные.


Пару раз мне удалось заманить ЛаЖуа на нижние уровни подземелья, к озеру, и там я снова играл и даже пел – ради эксперимента. Ничто так и не показало мне, что она слышала меня, ей просто почему-то нравилось за мной наблюдать. Может быть, в силу моего необычного облика – очень высокий рост, нескладная фигура, маска… руки. По крайней мере, вид моих рук не вызывал у нее отвращения. Хотя, надо признать, они были лишь ненамного костлявей ее собственных птичьих лапок.

Однажды, когда я положил на стол пачку чертежей, сердито втолковывая что-то подчиненному, ЛаЖуа подошла совсем близко и робко потянула к себе один лист. Не желая отвлекаться, я позволил ей стащить его и, не глядя, сунул ей в руки карандаш.

Уже через несколько минут я хватился чертежа, огляделся и увидел, что моя «обезьянка» опять сидит на голых досках и выводит что-то прямо поверх чертежа, высунув от старательности язык. Она не догадалась перевернуть лист и рисовать на чистой стороне…

Я покачал головой, подошел к ней и застыл на месте, узнав в ее рисунке себя… Конечно, нетрудно изобразить маску – невыразительное, недвижное подобие лица – как и черный костюм, и шляпу с полями, но и это надо суметь. А главное – она смогла уловить и отразить на бумаге движение рук. Я сам не замечал за собой, что, увлекшись чем-то, очень живо жестикулирую, а тут обратил внимание… Может быть, все дело было в том, что никому никогда и в голову не приходило, нарисовать мой портрет. И в первую очередь – мне самому.

Я наклонился к ней, и ЛаЖуа заметила меня. Резко вскочив, прижимая к груди рисунок и карандаш, она убежала.

Почти вся ночь ушла на восстановление чертежа – тем более что я никак не мог сосредоточиться на работе. Очень мешало странное и слегка тревожное ощущение, что ЛаЖуа нельзя более воспринимать как милого и неразумного зверька.

* * *