Что касается Леру и Диккенса. Во-первых, Диккенс поменял свое место в литературной иерархии. Во-вторых, Диккенс хороший писатель, а Леру - плохой.
Может быть, "Призрак оперы" - самое неудачное произведение Леру. Это даже уже не кич, это кэмп. Собрание всех возможных штампов романа тайн. Кое-что из явного романтизма, кое-что более позднее, но торчат Санд, Гофман, Диккенс вот, Байрон (Мэри Шелли не вижу). То есть это настолько
литературоцентричное произведение, что говорить о реальной подоплеке немного странно.
А насчет Проппа - ну... И где же Диспетчер? Где Даритель? Кто инициируется? И множество таких же вопросов. Дело, видите ли, в том, что Леру воспринимает эти архетипы через призму литературы, а не как они есть.
Теперь о Харте.
Как мне представляется, для понимания «Призрака оперы» очень важен Дон Жуан. Сам Призрак говорит о себе: «Я человек того же типа, что Дон Жуан». Но, в сущности, он не совсем Дон Жуан…
В многочисленной донжуанской традиции есть произведение, в котором обнаружились некоторые совпадения с сюжетом «Призрака». Это новелла Гофмана «Дон Жуан». Сама новелла повествует о просмотре оперы Моцарта, таким образом перекидывая мостик от Леру (и Уэббера-Харта) к Моцарту-Да Понте. Благодаря этому можно считать установленным, на какое именно музыкальное произведение о Дон Жуане опирались создатели мюзикла, и, вероятно, романа. Также не будем забывать и о том, что для романтиков важнейшим из искусств являлась музыка. Гофман в этом смысле являет собой квинтэссенцию этой тенденции романтизма.
http://www.lib.ru/GOFMAN/donjuan.txt
Итак, цитаты. Во-первых, тайная ложа:
(…)- Ваше превосходительство (я спросил себе к обеду за общим столом шампанского), ваше превосходительство, должно быть, еще не изволите знать, что наша гостиница соединена с театром{82}. Через эту вот потайную дверь можно коридорчиком пройти прямо в двадцать третий номер - в ложу для приезжих.
- Что такое? Театр? Ложа для приезжих?
- Ну да, ложа для приезжих, маленькая, на двоих, в крайности на троих - для самых что ни на есть знатных постояльцев, вся обита зеленым, с решетчатыми окнами, тут же у сцены! Если вашему превосходительству благоугодно, сегодня у нас идет "Дон Жуан" знаменитого господина Моцарта из Вены (…)
…как вдруг я ощутил рядом или позади себя чье-то присутствие. Кто-нибудь свободно мог отворить дверь за моей спиной и прошмыгнуть в ложу, - эта мысль больно кольнула меня в сердце. Я так радовался, что, кроме меня, никого нет в ложе и никто не мешает мне всеми фибрами души, точно щупальцами полипа, охватывать и вбирать в себя исполняемое с таким совершенством великое творение! Одно замечание, да еще, чего доброго, глупое, могло самым болезненным образом спугнуть чудесный миг музыкально-поэтического восторга! Я решил вовсе не замечать соседа по ложе и, всецело углубившись в представление, избегать малейшего слова или взгляда.(…)
Во-вторых, таинственный гость в ложе (к герою новеллы приходит исполнительница роли Доны Анны):
Несколько раз я как будто ощущал позади легкое теплое дыхание и улавливал шелест шелкового платья, что говорило о присутствии в ложе женщины. Но я не обращал на это внимания, всецело погрузившись в мир поэзии, который открывала мне опера. Когда же занавес упал, я оглянулся на свою соседку. Нет, словами не выразить моего изумления. Донна Анна в том самом костюме, в каком я только что видел ее на подмостках, стояла за мной, устремив на меня свой проникновенный взор. Онемев, смотрел я на нее; на ее губах (так мне померещилось) мелькнула чуть заметная насмешливая улыбка, в которой я увидел отражение своей собственной нелепой фигуры. Я понимал, что мне необходимо заговорить с ней, но язык не слушался меня, парализованный изумлением или, вернее, испугом. Наконец-то, наконец у меня почти непроизвольно вырвался вопрос:
- Как это может быть, что вы здесь?
Она не замедлила ответить на чистейшем тосканском наречии, что будет лишена удовольствия беседовать со мной, ежели я не разумею по-итальянски, она же ни на каком другом языке не говорит. Ее речь звучала как чарующее пение. Во время разговора ее синий взор становился еще выразительней, и молнии, которыми он сверкал, вливали мне в грудь пламень, отчего сильнее стучала в сердце кровь и трепетала каждая жилка. Я не ошибся - это была донна Анна. Мне не приходило в голову раздумывать над тем, как могла она в одно и то же время находиться на сцене и в моей ложе. Как в блаженном сне сочетаются самые несоединимые явления, но чистая вера постигает сверхчувственное и без усилия включает его в круг так называемых естественных жизненных явлений, так и я близ этой удивительной женщины впал в своего рода сомнамбулическое состояние, и мне стало ясно, что мы с ней связаны тесными, таинственными узами, которые не позволяют ей, даже появляясь на сцене, разлучаться со мной.
- Как! Ты знаешь меня? Ты... ты, божественная, изумительная женщина?
- А разве у тебя в последней опере, в партии *** не вылилось прямо из души пленительное безумие вечно неутоленной любви? Я разгадала тебя: твой духовный мир раскрылся мне в пении! Да (и она назвала меня по имени), то, что я пела, был ты, а твои мелодии - это я.
(последние строчки особенно важны: они едва не дословно совпадают с заглавным дуэтом из мюзикла)
Если первым действием я был восхищен, то теперь, после удивительного происшествия в ложе, музыка производила на меня совсем особое, непостижимое впечатление. Словно давно обещанное исполнение прекраснейших снов нездешнего мира сбывалось наяву; словно затаенные чаяния восхищенной души через волшебство звуков сулили чудесным образом превратиться в поразительное откровение. В сцене донны Анны меня овеяло мягким теплым дыханием, и я затрепетал от упоительного блаженства; глаза у меня закрылись сами собой, и пылкий поцелуй как будто ожег мне губы, но поцелуй этот был точно исторгнутая неутолимым желанием долго звенящая нота.
(выделенное может найти соответствие в тексте арии «Музыка ночи». Хотя бы вот это:
Close your eyes and surrender to your darkest dreams!
Purge your thoughts of the life you knew before!
Close your eyes, let your spirit start to soar!
And you'll live as you've never lived before…
Open up your mind, let your fantasies unwind,
in this darkness which you know you cannot fight -
the darkness of the music of the night…)
Мне было душно, я задыхался взаперти, в тесной комнате! Около полуночи мне почудился твой голос, друг Теодор! Ты явственно произнес мое имя, и что-то зашелестело за потайной дверью. Почему бы мне не посетить еще раз место моего удивительного приключения? Может статься, я увижу тебя и ее, ту, коей полно все мое существо! Ничего не стоит перенести туда столик, две свечи, письменные принадлежности!
Слуга является с заказанным мною пуншем. Он видит, что комната пуста, а потайная дверь отворена; он идет ко мне в ложу и смотрит на меня весьма неодобрительно. По моему знаку он ставит напиток на стол и удаляется, но оглядывается еще раз - с языка у него готов сорваться вопрос. Я уже поворачиваюсь к нему спиной и, перегнувшись через барьер ложи, всматриваюсь в опустевший зал, - призрачный свет двух моих свечей, бросая причудливые блики, придает его очертаниям нереальный, фантастический вид. Занавес колеблется от гуляющего по всему зданию сквозняка.
А вдруг сейчас взовьется? Вдруг, испугавшись мерзких образин, выбежит донна Анна?
(ассоциация довольно далекая, но сам образ опустевшего театра, в котором происходят странные вещи, для ПО очень важен. Тем более тема являющихся из ниоткуда людей)
Выше я уже сказал, что Анна противопоставлена Жуану. Ну, а если само небо избрало Анну, чтобы именно в любви, происками дьявола сгубившей его, открыть ему божественную сущность его природы и спасти от безысходности пустых стремлений? Но он встретил ее слишком поздно, когда нечестие его достигло вершины, и только бесовский соблазн погубить ее мог проснуться в нем. Она не избегла своей участи! Когда он спасался бегством, нечестивое дело уже свершилось. Огонь сверхчеловеческой страсти, адский пламень проник ей в душу, и всякое сопротивление стало тщетно. То сладострастное безумие, какое бросило Анну в его объятия, мог зажечь только он, только Дон Жуан, ибо, когда он грешил, в нем бушевало сокрушительное неистовство адских сил.
(Это, видимо, Point Of No Return)
Словно откуда-то очень издалека на крыльях нарастающих звуков призрачного оркестра долетел он до меня. Раскройся, далекое неведомое царство духов, край чудес - Джиннистан, где в неизъяснимой благодатной скорби, как в величайшей радости, для восхищенной души с переизбытком исполняется все обещанное на земле! Позволь мне вступить в круг твоих пленительных видений. Пусть сон, твой вестник, которого ты посылаешь навеять на смертных ужас или осчастливить их, - пусть, когда я усну и тело будет сковано свинцовыми путами, пусть унесет он мой дух в эфирные селения!
И снова «Музыка ночи». Видимо, прежде всего вот это:
I have brought you to the seat of sweet music's throne…
to this kingdom where all must pay homage to music…
Let your mind start a journey through a strange new world!
Leave all thoughts of the world you knew before!
Let your soul take you where you long to be !
Новелла завершается тем, что герой слышит о смерти певицы исполнявшей Дону Анну: весь антракт она пролежала в нервном припадке, и в ту же ночь умерла.
Теперь что касается Аминты. Аминта как женщина (потому что пастух Аминта есть у Тассо, и это меня очень удивляло) имеется у Тирсо да Молина, по сути, создателя Дон Жуана. В целом ее линия соответствует линии Церлины у Моцарта: т.е. она тоже крестьянка, Дон Жуан точно так же соблазняет ее в день свадьбы, с той лишь разницей, что у Аминты есть отец и именно он мстит за дочь, а не муж за жену. Правда, мести как таковой не происходит – Гасено (это отец) просто не успел, Дон Хуан убит Командором прямо в день его свадьбы с Изабеллой.
Однако надо отметить, что все сцены с Аминтой/Церлиной происходят в середине произведения, в то время как в либретто ПО указано, что мы видим финал оперы. При этом Аминта приходит одна, без сопровождения Дон Жуана, а значит, он когда-то назначил ей свидание и терпеливо ждал, когда же она согласится. Это же следует и из текста их дуэта.
You have come here in pursuit of your deepest urge,
in pursuit of that wish, which till now
has been silent, silent…
Я делаю из этого такой вывод: Аминта – конечная и в результате единственная цель Призрака-Дон Жуана. Других женщин у него в опере просто нет.
О названии: «Дон Жуан Триумфатор» - это в некотором роде оксюморон. Не бывает у Дон Жуана триумфа, он всегда грешник, когда наказанный, когда раскаявшийся. Не потому ли он триумфатор, что любит и добивается лишь одной женщины? Таким образом, наиболее близкий к этому Дон Жуану герой – пушкинский Гуан.
А вот теперь – мое, выстраданное, так сказать. Дон Жуан – это герой эпохи Возрождения. Это сама чувственность (точнее, таким он стал в результате переосмысления образа где-то к концу 18 века).
А что же Призрак?
That fate, which condemns me to wallow in blood
has also denied me the joys of the flesh…
Так вот, именно поэтому Призрак создал вымечтанного героя, самого себя, по сути, каким он хотел бы быть, свою Мэри-Сью, что ли.
Только не надо сводить все к сексу. Дело не в нем одном. Призрак мечтает… нет, не о любви, конечно, а скорее о том, что женщины будут падать и в штабеля укладываться. Дон Жуан-то, собственно, этим и занимается.
А если искать параллелей в легенде о Дон Жуане с самим Призраком как героем, то ближайшим к нему героем окажется …Командор, конечно. Я уж не буду пересказывать своими словами, дам цитату:
Миф о Дон Жуане возник на пересечении легенды о повесе, пригласившем на ужин череп или каменное изваяние, и преданий о севильском обольстителе. Эта встреча Святотатца и Обольстителя имела решающее значение для формирования мифа о Насмешнике, истоки которого находятся в глубокой древности.
С античных времен существовали легенды об оживших статуях, упомянутые в сочинениях Аристотеля, Плутарха, Диона Хризостома; множество таких преданий рождалось в Малой Азии в эпоху борьбы ранних христиан с языческим идолопоклонством. Во II в. н. э. возник так называемый Книдский миф — легенда о статуе Афродиты (Венеры) работы древнегреческого скульптора Праксителя (IV в. до н. э.) в храме богини на п-ове Книд, мстящей своему осквернителю, которого постигает безумие и гибель (рассказы Лукиана из Самосаты «Панфея, или Статуи» и «Две любви»). В процессе эволюции этого мифа и образования множества его разновидностей в Европе получила с XI—XII вв. распространение легенда о статуе Венеры (в более поздних вариантах — Девы Марии), не позволившей снять у себя с пальца надетое на него юношей (рыцарем) кольцо, а позднее явившейся разъединить молодоженов, требуя соблюдения данного таким образом брачного обещания. (В. Е. Багно)
Но есть там еще загадки. Например, люди в замке Дон Жуана – кто они? Они не случайные гости, они его… соратники, что ли? Кто они, откуда, как он их нашел?
Везде почти у Дон Жуана в гостях куча самого разнообразного народу, которых он позвал просто так, случайно. E’ aperto a tutti quanti – viva la liberta’!
Тут же люди явно объединенные. Не прислуга же это, в самом деле?