[Petruccio]

Вот не поленился - допечатал до полного текста рассказик Тэффи "В театре", уж больно хорош и в тему. Читайте:

- Здравствуйте, здравствуйте!
- Ну, как же вы доехали до театра? Благополучно?
- Да, мерси, ничего себе. Вот только сестра была в котиковом пальто, так у неё в трамвае вырезали из спины кусок.
- Большой?
- Так, с пол-аршина, не больше.
- Как, только с пол-аршина? Ну, это же пустяки!
- Ах, конечно! Кто же на это обращает внимание!
Пауза.
- Какие плохие сегодня туалеты!
- Ужас, ужас! Бываете вы в Михайловском на французских премьерах? Я вас что-то не видала.
- Я, конечно, бываю, только в этом году ни разу не попала. Извозчика не нашла.
- А я бываю. И, знаете, у нас на премьерах все первые ряды в шерстяных платьях. Там, начиная так с четвёртого-пятого, идут уже шёлковые, газовые, тюлевые. А первые ряды все в шерстяном.
- Это отчего же?
- Шерсть очень дорогая – поэтому шик. Скоро, говорят, её совсем нельзя будет достать. Тогда уж нив каком другом, кроме шерстяного, и показаться нельзя будет. Неприлично.
- Бумажные ткани дорожают тоже.
- Тоже скоро не будет. Тогда придётся всем бумажное носить. Прямо ситец, батист.
- А если совсем, ни за какие деньги, не достать, тогда как же?
- Ну, так и придётся дома сидеть. Нельзя же. Самолюбие страдает. Все будут в ситцевом, а я, как горничная, в шелку.
Пауза.
- Нынче очень пёстрые платки в моде.
- Видела я недавно платки на выставке.
- Это где же их выставляют-то?
- В этом… как его…
- В магазине Прохорова?
- Не-эт… В этом… в Александринском театре. На «Грозе» Островского. Очень хорошие платки.
- И не дорого?
- Не знаю, у них цены не выставлены.
Пауза.
- Хороший репертуар в Михайловском?
- Ужас! Ни одного туалета. Ходят по сцене отставные гувернантки, да ещё на нас глаза пялят – какие на нас фасоны. Прямо не понимаю, за что с нас деньги берут, цены повысили.
- Это уже совсем возмутительно. Они, пожалуй, с наших туалетов будут себе фасоны обезьянить!
- Знаете, публика так возмущалась, что дирекция даже испугалась. Говорят, уже приняли меры, и в следующую субботу поставят пьесу, где прямо манекен будет на сцене, и на него всё время разные платья станут надевать.
- Неужели? Ах, если бы успеть к тому времени извозчика нанять или хоть в трамвай влезть, непременно поехала бы взглянуть. Хорошая пьеса – это такая редкость, а французы, они умеют как-то этак…
- Да, французы – они умеют.
- У нас, у русских, всё как-то грубее выходит.
Пауза.
- Посмотрите, какие у той, во втором ряду, огромные бриллианты.
- Фи! Кто же теперь обращает внимание на бриллианты! Бриллианты у всех есть. Теперь даже неприлично бриллианты надевать. Теперь в моде художественные украшения. Например, брошка-миниатюра на слоновой кости или на фарфоре. И чем крупнее, тем моднее. У Марьи Петровны величиной с блюдечко, а она и то недовольна, - говорит, что слишком мала. Хочет заказать хорошему художнику копию с «Гибели Помпеи» Брюллова.
- Да как же она это наденет?
- Укрепит как-нибудь на подрамник к шее.
- Да ведь её тогда самое видно не будет.
- А я бы заказала с картины Сурикова «Боярыня Морозова». По крайней мере крупная картина.
- Уменьшать придётся. В театр всё равно с ней не войти.
Пауза.
- Что это там за шишки шевелятся? Вон в бельэтаже, в крайней ложе. Вон, чёрные такие. Я близорука, - не могу понять, в чём дело.
- Две?
- Две.
- Это две дамы в шляпах с кроссами.
- Красиво? Мне не разглядеть.
- Ещё бы! Ведь эти кроссы по триста рублей штука.
- Ну что вы! Наверное, меньше.
- Нет, уверяю вас, что по триста.
- Как-то не верится.
- Если бы не по триста, они бы их в ложу не надели бы.
- Положим, это верно.
Пауза.
- А знаете, может быть, они и надувают народ: купили за двести, а выражением лица показывают на триста. По-моему, взять бы просто три сторублёвки, сложить бы их как-нибудь веером, как-нибудь этак художественно и прикрепить к шляпе. В смысле эстетического впечатления ничуть не хуже этих кроссов, и в публике, по крайней мере, никакого сомнения не будет, что дорогая отделка. И всем понравится.
- Ещё бы! Вещь в триста рублей.
Пауза.
- Знаете, банкирша Карфункель в оперу с собой телячью ногу берет.
- Что?
- Телячью ногу. Теперь телятины ни за какие деньги не достать, - ну а она где-то раздобыла. И знаете, даже красиво. Прямо на барьер ложи так небрежно бросает, как будто случайно прихватила вместе с биноклем. Как будто даже ей самой все равно, - так, мол, пустяки, которым не придается никакого значения.
- Жареная?
- Нет, зачем, - сырая, ободранная, - разумеется, без кожи. Так на барьере и лежит. Небрежно. И все Карфункели в ложе нарочно равнодушное лицо делают.
- А самих, поди, от гордости лихорадка бьет. И как они не боятся. Ведь продавать телятину запрещено. Могут протокол составить.
- Не беда. Заплатят штраф. Люди богатые.
- До свиданья пока. Сейчас занавес поднимут.
- До свиданья. Спокойной ночи.
- Ах, знаете, я весь второй акт зевала-зевала, даже знобить стало, а уснуть ни за что не могла! Бессонница, что ли?
- Суфлер мешает. Суфлер уж очень кричит.
- До свиданья. До следующего антракта.