Цитата:
|
Кстати, встречный вопрос: как по-вашему, человек, живущий по нормам морали, может позволять себе аморальные высказывания? Не становится ли он в таком случае аморальным?
|
По-моему, вопрос из разряда «может ли хороший человек совершить дурной поступок?» или «может ли плохой человек сделать доброе дело?». Мой ответ — да, может. Станет ли он в таком случае аморальным/злым/добрым? Станет. До следующего момента, когда совершит поступок (скажет слово, помыслит мысль) иной направленности. Если поступок/слово/мысль будет того же характера, значит, человек еще какое-то время будет пребывать в таком же состоянии, ну и т. д. То есть человек может быть плохим и хорошим попеременно довольно краткие отрезки времени, как герои Достоевского, и тогда ему довольно сложно будет дать «определенную моральную оценку», как вы говорите. Но человек может быть плохим/хорошим и долго, и даже на протяжении всей своей жизни, если постоянно будет совершать однополярные поступки/говорить/мыслить. Такому человеку легче дать оценку и назвать его, допустим, «отморозком» или «святым».
Я здесь защищаю называние Свини Тодда и миссис Лавитт отморозками на том основании, что они совершали омерзительные преступления, не имея для этого даже
никаких мотивов — миссис Лавитт в особенности. Я не называла бы их отморозками, если бы Свини убил только парикмахера (защищался от шантажиста) и судью (разрушил его жизнь, отнял семью) и если бы миссис Лавитт помогла ему избавиться от этих двух трупов, не внедряя идею пустить мясо на пирожки.
Их отмороженность — это тупая, бессмыленная жестокость, которой нет никаких оправданий и объяснений и которая имела место между первоначальным убийством Пирелли и последним убийством судьи. Вот этот отрезок их деятельности для меня — и не только для меня, даже с юридической точки зрения здесь нет мотива — не имеет никаких оправданий.
Вы же упорно продолжаете говорить, что Свини был человеком, «преследующим формально благие намерения, хотя и не разбиравшимся в средствах». Какие благие намерения он преследовал, убивая незнакомых ему людей без разбору? (не выходит из головы сцена в фильме, с каким сожалением Свини смотрит на горло очередного клиента, потому что не может его перерезать — вместе с клиентом пришла жена!) Снабжать миссис Лавитт даровым мясом? Какие причины были у миссис Лавитт, чтобы начать делать пирожки именно с человечьим мясом?
Плюс вы постоянно приводите в пример каннибальские племена и мстительных кавказцев — но я опять повторяю, за людоедством племен стоит давняя традиция, у которой есть свой смысл, горячие парни мстят. То есть у всех у них есть
причина, чтобы поступать именно таким образом, а у миссис Лавитт и Свини Тодда никаких причин нет.
Насколько я понимаю, я все время говорю об отрезке между убийством Пирелли и судьи, а вы — берете себе в доказательства все, что осталось вне этого отрезка. Именно на этом вы и стоите, защищая свою точку зрения. Потому что вы не сможете утверждать то, что утверждаете, если возьмете именно тот отрезок, о котором говорю я. Поэтому вы о нем и умалчиваете искусно. Вы знаете, если я и называла их отморозками, основываясь на том, что они творили в указанный период П—С (Пирелли—судья), это не означает, что я воспринимаю мюзикл буквально и не понимаю, почему Свини начал убивать вообще или почему он разозлился и стал убивать всех без разбору. Мне непонятно, почему вы закрываете глаза на П—С, только чтобы никто не называл Свини и Лавитт отморозками. Да, у Свини была причина, чтобы захотеть мести. Но почему он не отморозок, если убивал ни в чем неповинных людей?
По поводу «оправдания противоположной точки зрения». Да, я действительно неудачно выразилась. Нужно было говорить не об «оправдании» или «объяснении», а о терпимости. То есть вы не только оправдываете преступления Свини Тодда, но и выказываете немало спокойной терпимости к ним, тогда как моя точка зрения (всего лишь мнение, не деяние и уж тем более не преступное деяние) вызывает у вас раздражение, хотя вы и понимаете, о чем я говорю, и оправдываете мои слова. А почему? Потому что преступления Свини Тодда вас не коснулись непосредственно, а мои слова о безнравственности вашего суждения — вас оскорбили (ну, или обидели, задели). То есть факт лишения другого человека жизни вы переживаете более спокойно, чем факт говорения несправедливых слов, относящихся непосредственно к вам. Я не «указываю на слоненка»; я говорю «вы», потому что здесь данный конкретный случай, но это относится ко всем (к большинству, вероятнее всего) людей. Мы терпимы ко всему, что не относится к нам, и совершенно нетерпимы к тому, что задевает нас непосредственно, и вот это-то для меня является загадкой. Более того, именно этот нюанс для меня является поводом к сомнению в праве на существование подобных «парадоксальных», «гуманистических» суждений.