У меня получился небольшой мюзикловый вояж по немецкоязычным краям – ехала я, собственно, на встречу ИУКЦ – фан-клуба Крёгера в Зальцбурге, но получились еще выезды на «Ребекку» в Штутгарт и «Рокки-Хоррор» в Ляйпциг. Вот, расскажу о впечатлениях
Поскольку в конце марта я должна была быть в Зальцбурге, мысль посетить уж заодно Штутгарт возникла сразу, оставалось только выждать, кто же будет первым после Уве немецкоязычным Максимом (увы, надежды на то, что единственный и неповторимый создатель образа владельца Мэндерли снова будет выступать в любимом спектакле, да еще с давней сценической партнершей Пией, оказались тщетными, Впрочем, я особо и не рассчитывала). Пии роль в этой постановке была предназначена с самого начала, тогда как Максима выбирали на двухэтапном прослушивании, собравшем суперзвезд немецкоязычного мюзикла. В ожидании результатов прослушивания прошли весна и лето, и осенью, как только был объявлен каст, я бросилась на сайт стейджа покупать билет (ненавижу всю эту стейджевскую организацию – платишь лишних тридцать пять евро за доставку, вместо того чтобы просто распечатать билет из pdf’a). Никаких, однако, гарантий, что именно Томас будет играть именно в этот день, разумеется, не было, при его занятости в десятке-другом разных мелких шоу одновременно, на основную работу он заглядывает лишь от случая к случаю. Пия, впрочем, тоже.
Ребекка имеет место быть в театре «Палладиум» в Штутгартском СИ-Центруме – это небольшой ультрасовременный анклав в одном из южных районов, в 20ти минутах от центра города на электричке, предназначенный для развлечений – казино, театры, дорогие отели, рестораны-бары. Штутгарт вообще производит странное впечатление – посмотришь на карту и видишь не цельный городской массив, а какие-то рваные куски со сплошной зеленью между ними: это бесконечные виноградники, оккупирующие холмы вплоть до центра крупного промышленного города. Вот и СИ-Центрум – отдельный, независимый островок среди всей этой общей несуразности. Я заехала туда в середине дня – спросить в кассе насчет сегодняшнего каста и в случае необходимости купить билет на завтра, но меня встретило лишь всеобщее запустение – все везде открыто, и ни живой души, только гулко разносится по пустым пассажам-залам-гардеробам одинокий стук моих каблуков. Даже театральные кассы открываются только к вечеру.
К шести часам, когда уже подступали сумерки, Центрум ожил, и на площади перед театром было не протолкнуться. Как и многие другие театры современной постройки, Палладиум внутри выглядит скучно: однотонные стены, никакого декора, темного цвета зал, наводящий на мысли о гигантской пещере, зато партер круто поднимается вверх, что позволяет нормально смотреть шоу, а не ерзать, выглядывая между чьих-то ушей. Да еще в кои-то веки передо мной, сидящей в третьем ряду, расположились люди маленького роста.
Первое яркое впечатление от самого шоу – это сногсшибательные декорации. В принципе, здесь почти такой же сет, как был в Вене, только сама сцена заметно больше, чем в Раймунде – есть где развернуться. От высоты отельного плафона или взмывающей в необозримые дали лестницы, или балдахина постели просто захватывает дух – ощущение почти как в готическом соборе. А какой шикарный был пожар… Когда взорвалась в полете падающая люстра, люди в зале вскрикивали в голос.
Только повеселил меня тот факт, что они использовали одну и ту же декорацию для апартаментов Джайлза и Беатрис и сразу после этого – кухни в Мэндерли. Ну-ну…
Потом она, правда, служила еще и конторой, и зданием суда, в общем, экономия в жизнь, но тут уж получилось очень нарочито
Принципиальные изменения по сюжету, точнее, по ходу песен: убрали номер Wir sind Britisch, и честно говоря, туда ему и дорога: никогда не могла понять, зачем он вообще нужен. Заменили его песенкой сплетничающей прислуги, куда более уместной. И появился новый номер Zauberhaft natürlich (Волшебно естественна) не много не мало лишняя ария Максима. Я еще заранее расстраивалась, что Крёгеру ее уже не петь, но, послушав эти сахарные сопли, поняла: и Gott sei Dank, что Крёгер ее не исполнял. Что они сотворили с ролью Максима, это просто убийство…
К счастью, мне достался не просто Борхерт, а прямо целый первый каст ведущих актеров. Если под Томасов график я еще как могла подстраивалась, выбирая день, то заполучить Пию даже не рассчитывала. Не досталась мне только Керстин Ибальд, оригинальная венская Беатрис, что печально, поскольку очень она мне симпатична, но пережить можно. Зато к концу песенки о родственниках я поняла, что влюбилась в Джайлза – он был совершенно очарователен. Джек Фэйвелл был омерзителен, в отличие от Леппера или Месароша ни малейшей симпатии он у меня не вызывал, но это тоже, по-своему, неплохо. Ну гнусный тип, так гнусный, и ладно. Бен был довольно немолоденький, старше, чем обычно бывают Бены, и это мне понравилось, как-то острее чувство дискомфорта при виде не юноши-идиота, а мужчины средних лет. Изабель Дёрфлер в качестве миссис ван Хоппер не особо впечатлила – поскольку в моем понимании миссис ван Хоппер должна быть элементарно корпулентнее. А так, скажем, в маскарадном платьице она выглядит не нелепо-комично, а вполне себе грациозно, теряется смысл. И вообще, Марику Лихьтер в этой роли никто не превзойдет: уж если играть себя саму…
Теперь о главном.
«Ихь» играла Люси Шерер, известная в первую очередь как штутгартская Глинда. Не могу сказать, чтобы я была от нее в большом восторге (особенно после того, как прошлым летом она исключительно паршиво пела POTO с Крёгером в Динслакене, так что слова Уве в финале приобрели некий новый смысл: «Ангел мой! Ну спой же ты мне наконец!»). Как Глинда она мне нравится, на роль «Ихь» она идеально подходит визуально – маленькая, неяркая, без особой, честно говоря, харизмы, я ее, по крайней мере, не ощутила, но уж слишком она уверена в себе, слишком весела и улыбчива всю дорогу – нет у нее той робости и застенчивости, которая у «Ихь» должна быть. В общем, что-то не то.
Зато маскарадное платье мне понравилось – позаимствовали идею мадьяр и сделали платье белое, но из 18 века – вид получился гораздо эффектнее, чем у Вицке в непонятном цилиндре и турнюре, который на ней не сидел.
Томас… Вот тут совсем сложно.
Поскольку роман мне был знаком с глубокого детства, к моменту создания мюзикла у меня имелись четкие представления о героях, и Крёгер, если на то пошло, не очень-то вписывался в мой образ Максима. Хотя был невероятно хорош и – просто на порядок лучше и симпатичнее книжного персонажа. Нечто более близкое к собственным представлениям я увидела у Сильвестера в мадьярской постановке. В сравнении с Веной это не лучше и не хуже, это просто по-другому – и отлично. От Томаса я, наверно, ждала еще более точного попадания в «свой» образ, мне казалось, что он идеально подходит для этой роли. Потом начались отзывы о Занкт-Галлене – и относительно Томаса отзывы были исключительно отрицательные. Я думала, что народ просто не желает воспринимать иную по сравнению с Крёгеровской трактовку. Теперь знаю – в принципе, так оно и есть, но только Томас тут ни при чем, он представил Максима настолько убедительно, насколько это было возможно. От Занкт-Галлена у меня создалось такое впечатление, что сами создатели мюзикла, режиссер, вероятно, и авторы (появилась же новая песня) хотели подать роль Максима как угодно, только не так, как это было у Крёгера. Теперь, посмотрев это вживую, я понимаю, что Уве тут ни при чем, а целью их было сделать Максима еще более положительным-ранимым-уязвимым-белым-пушистым, в ущерб логике сюжета. Мне и так всегда было глубоко непонятно это: пихнул как-то так вроде случайно, а она и убилась. Я могу это понять в Голливуде 30-х годов, где нельзя было, чтобы положительный персонаж совершил убийство, но в мюзикле-то зачем, ведь нарушает весь смысл происходящего?
В Штутгарте, правда, все это смотрелось хоть как-то более пристойно, чем в Швейцарии, где Томас нежно распевал свою Zauberhaft natürlich, трогательно прыгая вокруг рисующей «Ихь» с корзинкой для пикников (sic!). Можно представить себе Макса де Уинтера с корзинкой для пикников, томно вздыхающего: «Ах, как она волшебно естественна!»?! В Штутгарте этот номер хотя бы вынесли в свадьбу, где эти сю-сю еще как-то уместны.
Делая предложение героине, Максим в Занкт-Галлене доставал из вазочки на гостиничном столе мааааленький чахлый букетик. Эта двухметровая каланча и маленький букетик? Сцена странная и комичная, непонятно зачем. В Штутгарте там был хотя бы приличный такой цветок типа пиона, который он все равно прибрал себе. Но все равно выглядело глупо. И совсем странно звучала его фраза за игрой в шахматы: «Тебе должно быть трудно со мной, я человек нелегкий». Что-то мы этого до того момента не заметили, не муж, а золото, пикники, сюсюсю, цветочки!
Мне понравилось, что, увидев «Ихь» в маскарадном костюме, Максим со звоном роняет бокал, но потом, вместо того, чтобы отослать ее подальше, он убегает сам (а как Уве жалобно сползал по ступенечке!), а «Ихь» остается выяснять, в чем, собственно, дело, что вообще сводит драматизм сцены на нет. Уж выяснила бы как-нибудь в антракте…
Остальное – то, что, наверно, привнес в эту роль сам Томас, было хорошо. Его фантастически красивый бархатный баритон, переходящий в пении в громовые раскаты, ощущение уверенности и силы, которым так и веет от его долговязой фигуры, изящные нюансы выражения. Особенно понравилось мне, как обыграл он заглядывание в пропасть – видно было, что в пропасть он смотрит, и что близок он к тому, чтобы шагнуть туда. И еще - как забегали у него глаза, когда в суде упомянули о раскрытых кингстонах. Будь там кто-нибудь сведущий в психологии, Максим бы попался
И еще мне понравилось, что в сцене пожара Максим поручает жену Фрэнку, а сам остается допевать свой номер один – остается один на один с гибнущим домом, столько, сколько может выдержать у самой кромки огня. Впрочем, кажется, так было уже у мадьяр, не помню.
Но самым потрясающим открытием для меня стала Пия Даус. После десятков и десятков шоу и концертов с участием Крёгера она уже как родная, и только где-то к середине спектакля я внезапно осознала, что вживую-то я ее вижу впервые!
Herrgott, вот это была миссис Дэнверс! Мощнейший голос, пронзительная игра. А какая замечательная у нее была гримаса, когда ей помешали довести «Ихь» до самоубийства: «А черт, сорвалось!» И конечно, особенно эффектен был прекрасно поставленный миг триумфа – конец первого акта, где миссис Дэнверс не выходит на сцену, а стоит, вскинув руки, на вершине остро вгрызающейся в темноту оборванной лестницы…