[quote=Ale]:-)
Цитата:
Ну, вот, допустим, я для себя не решила основной вопрос этого произведения, вокруг которого все крутится: может человек измениться к лучшему или нет. Хочется верить, что может (это было бы шансом для всех и для меня лично; надеждой для этого мира, так сказать). Но не верится.
|
Но это, скорее, вопрос к роману, а не к мюзиклу. В мюзикле никаких новых идей по сравнению с книгой нет, там просто это всё подано (в весьма упрощённо-облегчённом виде, как и должно быть в театре) посредством пения и музыки.
В этом смысле Гюго, конечно, не Достоевский. У него всё весьма романтично и довольно однозначно. Конечно, плохой человек "вдруг" может изменить своё представление о том, что есть добро и зло, под воздействием каких-то внешних (как правило) очень сильных обстоятельств - у Гюго это, в общем, обычный приём. Беспощадный и жестокий маркиз Лантенак в "93-м годе", поддавшись внезапному порыву человеколюбия, спасает из огня детей, губя тем самым себя. Вальжан "перерождается" после историис подсвечниками, берёт на себя заботу о чужой девочке. Жавер отпускает Вальжана. Но Раскольников - тут всё сложнее. Да, он признался в итоге в убийстве, но дальнейшее его перерождение - будет ли оно? Каким он станет человеком?- Достоевский только общими контурами показывает нам его возможное будущее. А уж для таких персонажей, как Свидригайлов и Ставрогин, вовсе никакого будущего нет, но правда, эти характеры посложнее будут Вальжана с Жавером. Поэтому, если Гюго отвечает на вопрос об изменении к лучшему вполне однозначно, для Достоевского это всё гораздо сложнее.
Кстати(хотя это уже оффтоп), я вспоминаю, с какой язвительной иронией Солженицын в "Архипелаге Гулаг" отзывался о литературе, идеализирующей уголовников и их перерождение. Да вот, собственно, цитата:
"Их воспевали
как пиратов, как флибустьеров, как бродяг, как беглых каторжников. Их
воспевали как благородных разбойников - от Робина Гуда и до опереточных,
уверяли, что у них чуткое сердце, они грабят богатых и делятся с бедными. О,
возвышенные сподвижники Карла Моора! О, мятежный романтик Челкаш! О, Беня
Крик, одесские босяки и одесские трубадуры!
Да не вся ли мировая литература воспевала блатных? Франсуа Вийона корить
не станем, но ни Гюго, ни Бальзак не миновали этой стези, и Пушкин-то в
цыганах похваливал блатное начало."
Вот ещё, там же:
"Кто только не захлебнулся от святого волнения, описывая нам
блатных - их живую разнузданную отрицательность в начале, их диалектичную
перековку в конце - тут и Маяковский (за ним и Шостакович - балет "Барышня
и хулиган"), и Леонов, и Сельвинский, и Инбер, и не перечтёшь "
Так что, уважаемая Ale, по вопросам "изменения человека к лучшему" (особенно преступника) лично я бы рекомендовал обратиться не к романтичному Виктору Гюго, а к Александру Исаевичу, который на эти вопросы отвечает столь же однозначно, как и Гюго, но почему-то у него это выходит убедительнее.