| Journalist |
14-09-2005 05:30 |
Вот и свершилось. Мне удалось послушать бартоновского Призрака Оперы. Прежде меня крайне занимал вопрос: что такого смог сделать Стив, чего не удалось другим талантливым исполнителям данной партии. Да полноте, может, он не так уж хорош? Я сомневалась. Но только до тех пор, пока не выдался случай составить собственное впечатление (за что еще раз хочу сердечно поблагодарить нашу Нору) о его неподражаемом и, пожалуй, самом трагичном Фантоме.
Это самобытная трактовка, претендующая на исключительность. Исполнение Бартона выделяется какой-то необыкновенной нежностью, чувствительностью. Его Призрак – человек, который не просто одарен музыкально. Музыка для него – это и нежно лелеемое дитя, и госпожа, и смысл жизни.Он – самый неистовый служитель этого невидимого божества. Фантом создал себе свою вселенную, в которой комфортно его душе. Но с появлением Кристины его зыбкий мир разлетается на куски.
Проникновенный голос Стива рисует взрослого мужчину и картину поздней любви. При прослушивании этой версии «ПО» мне почему-то вспомнился старый советский фильм «Разные судьбы». Как знаменитый, интеллигентный и пожилой уже композитор влюбляется в юную вертихвостку. При всей обреченности его чувства к девушке, при всей несвоевременности, его любовь к ней глубока. В ней есть понимание и серьезность, недостижимые для молодых людей. Зрелая, последняя любовь подобна стихии. Она сжигает все запасы душевных сил, опустошает и почти никогда не бывает взаимной.
Вот так и здесь. Между Кристиной и Призраком, которого играет Бартон, лежит пропасть. И дело не только в том, что гениальный музыкант уродлив. Даже если бы этого препятствия не существовало, счастливого союза с молодой певицей все равно не получилось бы. Слишком велика разница эмоциональных потенциалов. Кристине не нужен пожар, пожирающий все вокруг, ее устроит маленький костерок. Любовь Призрака не приносит ей ничего, кроме страха и страданий. Ответить на нее невозможно, но и не замечать такую силищу не получится. Любовь девушки к Раулю – первая и наивная, любовь Призрака – первая и последняя, все осознающая, приговоренная с самого начала, но все равно идущая напролом. Вопреки здравому смыслу, вопреки воле и разуму. Тщетная попытка поймать и удержать в руках ветер.
Бартон потрясающе точно показал причудливое сочетание обреченности и надежды, надлома, крушения и торжества человеческого духа. Его Призрак мягкий, чувственный и болезненно гордый. Он принимает вызов судьбы с открытым забралом. Он изобретателен, изящно насмешлив (его поведение в сцене с Карлоттой – яркое тому подтверждение), силен и при этом абсолютно беззащитен. Его гений и гордость брошены к ногам девочки, которая из-за своего возраста и наивной неискушенности не способна оценить и понять ни мощь любви Фантома, ни величие его жертвы. Как не может она предотвратить и трагедию этого человека.
«Point of no return». В голосе Бартона слышны слезы и сдерживаемые рыдания. На виду у сотен людей Призрак открывается Кристине. И, кажется, не ответить на такой призыв, не поддаться предельной искренности нельзя. Как невозможно предать его после слов, которые были сказаны (пропеты) с ТАКОЙ интонацией. Словно Призрак вырвал свое сердце и робко протянул его, еще горячее и трепещущее, той, от которой зависит его судьба. Это не игра. Чтобы изобразить все это, нужно пропустить через себя все эмоции персонажа. В бешеном темпе прожить чужую жизнь.
Финал шедеврален. Вдруг оказывается, что Призрак – не инфернальное существо, могущество которого необъятно, а всего лишь человек. Понимаешь, что ЭТОТ Фантом не способен причинить зло ни Кристине, ни Раулю. Бездна отчаяния и боли Призрака глубока, и вскоре она поглотит его.
Это агония.
Появление виконта уже ничего не может изменить. Фантом обреченно произносит «Make your choice», зная, что Кристина уже сделала выбор не в его пользу. И все, что она может сейчас – солгать, глядя ему в глаза, спасая любимого. Призрак лишь умоляет ее прекратить затянувшуюся пытку. Ему больно. Физически больно от того, что творится в его душе. Поэтому он раздавлен, потрясен поцелуем Кристины. Его мир рухнул. И из этой пустоты он безнадежно взывает к девушке: «Christine, I love you!». Его голос срывается на плач. Сил сражаться с собой у него больше не осталось. Рыдая, он еще дважды произносит слова любви, наблюдая за тем, как счастливый соперник и Кристина уплывают на лодке. «You alone can make my song take flight - it's over now, the music of the night...». Подобной интонации мне еще слышать не приходилось. Это не вопль измученной души, как было у Кроуфорда, не великолепная ярость Батлера, не безнадежный крик Уилкинсона, не гордое страдание Уорлоу. Это стон тоски. Тоски, которая разрушительна и не оставляет желания жить. И все, что может Призрак - выплеснуть ее в музыке, подобно птице из легенды, которая поет всего один раз - перед своей смертью. Она убивает себя, бросившись грудью на острый шип терновника. И лучше, красивее песни, спетой на последнем дыхании жизни, на этом свете просто нет.
|
