Re: Мюзикловый туризм
 

ну пока что я тоже не замечала хороших мюзикловых детишек, у которых бы были хотя бы две из трех составляющих :)

просто есть две большие разницы между умильным ребенком на сцене и по-взрослому играющим ребенком :)

Re: Мюзикловый туризм
 

спасибо, Кэп :)

на тех же Звуках умилялась я много кому, а отмечала именно как артистов не всех. но - отмечала.

Re: Мюзикловый туризм
 

ну я не видела) причем потом видела представителей звуков в других спектаклях - очень сценически противные дети:)

Re: Мюзикловый туризм
 

Дико рада за Фридман.

Re: Мюзикловый туризм
 

а мы ее еще и видели) была возможность взять автограф, да я постеснялась))))

Re: Мюзикловый туризм
 

Пойду спать и завидовать... :)

Re: Мюзикловый туризм
 

Чем хороша Шоколадная фабрика - если там задержаться вкушать соки-воды-пиво после спектакля, то можно увидеть выходящими всех артистов и творческую группу, и для этого вовсе не надо болтаться на стейдждоре:)

Re: Мюзикловый туризм
 

Вернулись из города Парижу.
За два дня посмотрели 4 спектакля.

Фулл Монти на французском.
- несколько подзакрыли для себя тему французов и мюзикла.
Концерт студентов парижской консерватории в Шатле, посвященный музыке Сондхайма.
- отличные хористы и несколько любопытных постановочных и реквизитных решений, сделанных на коленке.
И два раза Воскресенье в парке с Джорджем.
А кое-кто умудрился вместо второго Воскресенья сходить на Действуй сестру))

Так что вот, насыщенные впечатлениями выходные.
Ну и небольшой корявый экзерсиз про Sunday от меня.

В стенах Шатле особенная атмосфера. Ты улавливаешь ее, как только ступаешь на красный ковер. Затем ты видишь программку, больше похожую на гибрид дизайнерского молескина с небольшим сборником новелл. Вверх по лестнице с массивными перилами и сквозь деревянные двери ты проникаешь в самое сердце - зрительный зал. До начала спектакля удается разглядеть богатое, но изысканно сдержанное оформление - каскадные золотые арки балконов, потемневшее от времени панно над сценой и люстру, собирающую в себя все пространственные линии и тем самым ставящую точку в осознании того, что ты находишься в настоящем театре, а не помещении или площадке. Гаснет свет.

Абсолютно белый холст-занавес становится полупрозрачным, чтобы открыть зрителю Джорджа, в еще более белом пространстве огромной сцены, готовящегося приступить к упорядочиванию хаоса через замысел, композицию, свет и гармонию.
Постепенно на холсте проявляются первые наброски к будущей картине, а затем с легкой руки художника мир заполняется цветом.

Остров Гранд Жатт в интерпретации театра Шатле создается из проекций, выполненных в пуантилистическом стиле и нескольких объемных деревьев, стволы которых также украшены точками. В отличие от уплощенной оригинальной версии, этот мир объемен. Он неустойчив, он трансформируется вместе с ходом мысли художника, живущего в этой картине, подстраивается под его желания и настроения. Отдыхающие парижане то появляются, то внезапно пропадают, в зависимости от того, с каким элементом изображения хочет поработать Джордж.

Мастерская Джорджа практически полностью заполнена его предыдущими работами и свежими эскизами. Лестница со скрипучими ступеньками ведет к центральному месту в доме художника - полупрозрачной новой картине. Пространство создано для творчества и почти совсем неприспособленно для жизни, в нем есть лишь маленький уголок для кровати и зеркала Дот.

Дот, кстати, единственная, кто так же как и Джордж может управлять пространством. Останавливая время, если она устала позировать, или преображая полутемную каморку в яркое варьете.
Дот является той, кто постоянно выдергивает Джорджа из его жизни за различных персонажей в нарисованном мире. Понимая это и то, что предназначение Джорджа в творчестве, а не в семье, Дот решает уйти, чем обеспечивает себе место в вечности в нескольких воплощениях на картине Джорджа. Джордж, оставшийся наедине со своим творением, выражает все скопившиеся в нем краски и эмоции и, наконец, придает полотну законченную форму. Холст-занавес опускается, Джордж поправляет последнюю деталь.

Второй акт переносит нас на 100 лет вперед. Герои картины по-прежнему "наслаждаются" жарким вечером на острове Гранд Жатт, в то время как реинкарнация Джорджа и его пра-правнук представляет свое новое творение - Хромолюм номер 7. Новый Джордж так же как и его предок страдает от непонимания общества, и в добавок неуверен в дороге, которой он идет. Он отправляется на остров Гранд Жатт, где ему является Дот, которая, как и подобает музе вдохновляет его на возвращение к собственному я и новые творческие свершения, а заодно демонстрирует красоту мира, созданного им когда-то, и благодарных персонажей "Воскресного вечера на острове Гранд Жатт".

"Воскресенье в парке с Джорджем" надел на себя большой оперный формат с симфоническим оркестром и потрясающим хором театра Шатле, как ладно скроенный костюм. Sunday - песня-апофеоз обоих актов звучит так, как если бы краски можно было записать нотами и мы могли бы услышать картину Сёра со всеми ее цветами, солнечным светом прикасающимся к зонтикам, тенями и контрастами. Невероятно сочный и полный звук.
В таком варианте ты еще больше осознаешь атмосферность гениальной музыки Сондхайма. Еще раз понимаешь, что он пишет музыку ради погружения в мир героев, в ситуацию, в время действия.

Актерски сильный и слаженный ансамбль создает великолепное обрамление Джулиану Овендену в роли Джорджа. Одновременно похожий и непохожий на Патинкина Джулиан создает новый живой образ. Мне кажется, что органика Джорджа подходит не всем исполнителям - у них обязательно должна быть какая-то странность в их профессиональных качествах, в частности в голосе, что и имеет место быть у обоих вышеперечисленных.
Овендену чрезвычайно удаются мелкие решения пластики героя. А также отдельной похвалы заслуживает песня Putting it together, где он окрашивает действия целого ансамбля(находящегося на сцене), при этом исполняя, по сути, сольный номер.

Оригинальная видеоверсии плоха лишь одним - она формирует в твоей голове определенный стандарт. К сожалению, как ни была хороша Софи-Луиз Данн в роли Дот, перед глазами все время стояла Бернадетт Питерс. Правда при втором просмотре "Воскресенья..." ее тень стала менее заметной. Наверное, у меня возникло только два замечания к Дот-Данн - мелковатые реакции на отказы Джорджа. То, что должно было хлопаньем двери, прозвучало капризным 'фи'. Но тем не менее, любопытным моментом можно обозначить еще больший контраст между простецкой, немного даже хабалковой Дот и повзрослевшей мудрой Дот-музой.

Идеальным завершением спектакля "Воскресенье в парке с Джорджем" была многоминутная овация. Я даже не знаю как записать те смешанные чувства, что вызывает этот мюзикл. С одной стороны, ты как Джордж обретаешь второе дыхание, особенно если тебе близок творческий путь. С другой, не перестаешь думать, что в Москве не увидишь столь художественно возвышенных, эмоциональных и интеллектуальных вещей в музыкальном театре. С этим спектаклем не хочется расставаться, если бы была возможность, я бы пересматривала его до окончания показов, приоткрывая для себя новые аспекты постановки. Светка спросила меня после спектакля, что было самым запоминающимся, увиденным в театре за последнее время. Я ответила что-то невнятное в состоянии аффекта, но теперь понимаю - это был Sunday in the park with George.

Re: Мюзикловый туризм
 

Он не корявый, он очень точный эмоционально, спасибо, Лерун!

Re: Мюзикловый туризм
 

Спасибо за пост! напишите, пожалуйста, кто-нибудь поподробнее про фуллмонти и систеракт? Я пытаюсь понять, надо мне (без знания французского) их через месяц или нет...

Re: Мюзикловый туризм
 

Про систеракт тебе Саша расскажет.

Про Фулл Монти - сходить можно.
Правда французы, как и наши, не совсем в теме жанра, точнее совсем не в теме.

Re: Мюзикловый туризм
 

Расскажет - расскажет! =)

Re: Мюзикловый туризм
 

для тех, кто не следит за нашим фейсбуком, дублирую здесь первый отчет из нашей поездки:)

http://www.musicals.ru/magazin/revie...rusline_review

Re: Мюзикловый туризм
 

Очень жду про Матильду и Таинственный сад :)

Re: Мюзикловый туризм
 

http://www.musicals.ru/magazin/reviews/spamalot_review

Заметка о Спамалоте

Re: Мюзикловый туризм
 

Матильда

http://www.musicals.ru/magazin/reviews/matilda_review

Re: Мюзикловый туризм
 

Начитавшись, я наконец слушаю альбомчик:disc: внимание, вопрос: где-нибудь имеется список исполнителей оттуда? что-то в мюмире не нашла...

Re: Мюзикловый туризм
 

в смысле - исполнителей на диске?

Берти Карвел - Транчбулл
Лорен Уорд - Хани
Джози Уокер - Миссис Уормвуд
Пол Кей - Мистер Уормвуд
Джеймс Бигзли - Брюс
Джози Гриффитс, Керри Ингрэм и Адрианна Бертола - Матильда (зависит от песни)

Re: Мюзикловый туризм
 

о, спасибочки! мущщина в первом же треке меня интересовал. Кей?

Re: Мюзикловый туризм
 

Учитель (One can hardly move for beauty and brilliance these days...) и Доктор (Every life I bring into this world) - Майкл Роуз

родители Матильды - Уокер и Кей, ессно.

Re: Мюзикловый туризм
 

все, теперь поняла! thanks a lot!:flowers:

Re: Мюзикловый туризм
 

Спасибо, Winnifred! :flowers:
Только ма-а-а-а-а-а-а-ало... :)

Re: Мюзикловый туризм
 

Кто еще не прочел про Меррли и Книгу Мормона?

Re: Мюзикловый туризм
 

А у меня новый рассказ :)
Собственно, если целенаправленно смотреть все ангажементы одного артиста, можно посетить уйму самых неожиданных для себя мест - в этот раз я оказалась в Швейцарии, на озерной сцене. Причинами этого были Уве Крёгер, Пия Даус, пьеса, которая мне страшно нравится, и проверенно хороший режиссер. Швейцарские озерные сцены меня тоже давно интересовали, правда, желания повторять этот опыт что-то нет... :)

В-общем, вот:

Июль-август в немецкоязычном пространстве — время, когда закрывается большинство крупных театров, и постановщики мюзиклов, а следом за ними и ценители, перебазируются в провинцию, часто — на открытые сцены в живописных местечках, в руинах старинных крепостей, на горных озерах…

Летняя природа обеспечивает представление нерукотворными декорациями, сообщая действу особую атмосферу, однако есть у этой благодати и своя оборотная сторона: унылые ряды закутанных в прозрачные плащи зрителей, мокнущих под дождем, ежащихся при порывах шквалистого ветра или плавящихся под нестерпимо палящим солнцем, щурясь против света на сцену. Отменяют представления редко, в случае отмены назначают дополнительные, возвращать деньги за билеты не принято…

Мое тройное посещение нового мюзикла «Визит старой дамы» по классической пьесе Фридриха Дюрренматта на Тунерзее в Швейцарии протекало в поистине экстремальных обстоятельствах, и однако великолепная, полная нарастающего напряжения постановка Христиана Штруппека на озерной сцене определенно стоила долгого путешествия на родину Вильгельма Телля (15 часов в одну сторону через Хельсинки, так как рейсы оттуда существенно дешевле, чем из Питера).

Мне еще повезло. Представление накануне моего приезда было отменено, и в мой первый день в Туне прогноз обещал непролазный дождь, однако днем лишь слегка накрапывало, к вечеру же вовсе посветлело и выглянуло солнце.

Несмотря на это, а озере дул пронизывающий ледяной ветер, меня трясло так, что соседи косились с жалостью (и теплее кутались в куртки и пледы), и я с ужасом думала, что мне тут еще два спектакля сидеть… Замерзли насмерть все, кто там был, и в куртках, и в пледах (подозреваю, что пледы продавали тут же при входе, потому что много было одинаковых, но я не видела, где). Аплодировали горячо и воодушевленно, так как это был хоть какой-то повод подвигаться. И однако, действо захватывало невероятно, в какие-то моменты заставляя абстрагироваться от дискомфорта, и в целом эффект был что называется контрастный — сродни тому, что испытывает самец богомола, которого самка пожирает по время секса…

На следующее утро все, кто были на озере вечером, оделись насколько было возможно тепло, и, конечно же, нас ждало бешеное солнце, чей эффект еще усиливала водная гладь, ни ветерка и раскаленные сиденья.

Вечером условия были идеальные – тихо, ясно, прохладно, но не до дрожи, вот только мы нас уже так обожгло солнцем, что страшно было в зеркало смотреть…

Смысл утренних представлений мне остался непонятен, так как за отсутствием темноты нельзя использовать игру освещения, которое в любой пьесе играет значительную роль, не говоря уже о бьющем в глаза солнце. Соответственно, и стоят эти представления вдвое дешевле, и зал незаполнен, а как должно быть тяжело актерам, у которых уходит на работу целый день, да еще начинается с раннего утра после вчерашнего вечера на сцене!

Зато зритель-фанат, которому выдалась возможность упаковать в два дня три спектакля, медленно поджариваясь заживо, наслаждался бравурными мелодиями и бушующими страстями и радостно предвкушал вечерний спектакль.

В немецкоязычном пространстве пьеса Дюрренматта входит в школьную программу, каждый ее хорошо знает, и потому особенно примечательно, что публика с распростертыми об’ятьями и стоячими овациями встретила мюзикл, в котором знакомой гротескной и страшной истории сообщили несколько иное звучание, бОльший драматизм, бОльший эмоциональный накал и жестокость, добавив новые сатирические мотивы.

Для тех, кто не в курсе:

Маленький городок Гюллен, несмотря на неплохой потенциал – руды-фабрики-заводы – находится в состоянии безысходной нищеты, и единственная его надежда на возрождение – приезд миллиардерши Клэр Заханассьян, когда-то выросшей в этом городе. Население очень надеется на сентиментальный порыв богатой дамы и на то, что ее бывший возлюбленный Альфред Илль, местный владелец лавки, настроит ее на нужный лад.

Клэр обещает городу фантастическую сумму денег, но только в обмен на труп Илля.

Когда-то Илль сделал ей ребенка и отказался его признать, Клэр подала на него в суд, но он предоставил подложных свидетелей, которые показали, будто тоже спали с ней, город осудил девушку и выставил прочь, Клэр потеряла ребенка и стала проституткой. Чередой удачных браков сколотив гигантское состояние, она возвращается в родной город, чтобы отомстить.

Город выступает в защиту Илля и отвергает ее абсурдное требование, однако в горожанах подспудно зреет надежда, что раз деньги обещаны, все как-нибудь устроится, и город свое получит. Они начинают покупать в кредит дорогие вещи, и чем выше растут долги, тем прочнее весь город утверждается в готовности совершить убийство. Илль мечется в страхе и отчаянии, ища защиты у властей, пытаясь бежать, но в результате именно страх позволяет ему трезво оценить собственные поступки и из подлеца превратиться в достойного человека. Попутно выясняется, что именно Клэр скупила все предприятия города, намеренно разорив его, чтобы подвести к этой черте, за которой ни у кого из персонажей уже нет иного пути. Приговор Иллю выносят общим голосованием и убивают – всем миром, чтобы получить вожделенный чек.

В программке спектакля город Тун, подобно Гюллену в пьесе, гордо назвали «городом с культурой, где раз переночевал Гёте и Брамс написал сонату для скрипки и разные песни», намекая тем самым, что Тун идеально подходит как естественная декорация для пьесы.

Музыка на мой – положа руку на сердце – невзыскательный вкус вряд ли отличалась большой оригинальностью, но и скучать не позволяла, бравурная, страстная и привязчивая – обрывки мелодий до сих пор, по прошествии пары недель, вертятся в голове.

Режиссура и хореография были великолепны, в очередной раз признаюсь в любви Гергену и Штруппеку, и остается только радоваться, что Уве Крёгер в последнее время плотно держится этих режиссеров, и что создатель сего действа ныне служит интендантом ФауБдубльВ – Об’единения Венских Театров. Думаю, нас ждет еще много интересных постановок.

Все сооружение, включая зрительские ряды, располагалось на воде. С суши металлическая конструкция имела вид далеко не эстетичный, напоминая гигантский спрессованный клубок металлических трубок или сложенный кусок проволочной изгороди. Со стороны озера крутым амфитеатром поднимались к «ложам» (закутку под навесом) простенькие пластиковые стульчики. Оркестровая яма была полутоплена под сцену и накрыта сверху стеклом на случай дождя, поэтому первые ряды находились почти у самой сцены (как я это люблю!). Все подсобные помещения, видимо, располагались под сценой, чуть ли не под водой, большинство входов туда были хорошо спрятаны, и появления артистов из ниоткуда временами завораживали.

Декорации состояли из железных конструкций, изображающих примитивные силуэты домов (в начале пьесы покосившихся и серых, отмечая упадок Гюллена, к концу – прямых, горящих кроваво-красным на фоне черного неба), черного паруса яхты Клэр с логотипом «Z» а ля Зорро, скамейки в уголке, да пары столов и ящиков, которые выносили по мере необходимости. На заднем плане поднималась огромным треугольным крылом часть сцены, на которую выходили юные Клэри и Альфред в воспоминаниях героев на фоне шикарного заката. Задником служила ровная гладь Тунерзее, гордые вершины Альп, вечерняя заря и крупно-звездное ночное небо.

Вся задняя часть сцены была покрыта водой по щиколотку, в отдалении она сливалась с озером – наверно, там был какой-нибудь бортик, с первого ряда не видно, и обряженный в резиновые сапоги каст (включая девушек в воздушных бальных платьях) увлеченно бегал там, топал, поднимая брызги. На самом деле, все это было очень уместно, и вода играла не последнюю роль в создании атмосферы.

Главное изменение в сюжете относительно источника касается образа Клэр. В оригинальной пьесе Клэр вряд ли может вызывать симпатию со своими протезами, бесконечными мужьями, нарочитой жестокостью. Здесь же гротескные черты убрали – мужей, слепцов-кастратов, фарсовый судебный процесс в гостинице – все всё помнят, всем всё и так понятно.
Клэр – великолепная Пия Даус – является в город не на поезде, а на яхте под черным парусом и медленно спускается на берег: высокая, худая, затянутая в элегантный черный брючный костюм, с пышной шапкой седых кудрей, тяжело опираясь на трость. В двух мощных номерах «Gerechtigkeit» (Справедливость) и «Die Welt gehört mir» (Мир принадлежит мне) она рассказывает свою историю. Вина Альфреда здесь еще глубже: после суда Клэр спорила с ним в неком амбаре, он толкнул ее, так толкнул, что решил, будто она умерла, и тихо смылся от греха подальше. Клэр осталась жива, но потеряла ребенка – непосредственно по его вине. Самая жестокая сцена спектакля показывает нам, как девушка в платьице с окровавленным подолом, шатаясь, уходит из родного города и становится шлюхой. Зрителю ясен бешеный накал владеющих Клэр чувств – страдания, обиды, ненависти, любви, и она вызывает равную симпатию с Иллем. Ей достаточно было сказать одно слово, чтобы все закончилось хорошо, но в каждом ее жесте столько боли, что вся невозможность прощения для нее совершенно очевидна.

Глубже, объемнее сделали других персонажей, чьи образы в оригинальной пьесе были лишь схематично набросаны. Матильда, жена Илля, здесь безумно любит своего мужа, в страстном соло «Ich schütze dich» (Я буду тебя защищать), она клянется стоять рядом с ним до конца: «Ты причина того, что я дышу». В отличие от источника Матильда не предает Альфреда до самого финала (не покупает себе ценную шубку ;) ), он сам отвергает ее любовь, раскрыв ей правду: он всегда любил только Клэр, а женился – на Матильдиной лавке. И на общественном собрании, Матильда голосует против Илля последней, нехотя, все еще сомневаясь, в отличие от милых деток, готовых убить родного отца ради будущего благополучия (самый страшный и циничный, на мой взгляд, момент в постановке).

Таким же образом усилили линию и образ полицмейстера (Норберт Ламла) – здесь он друг Илля с детства, и когда Альфред прибегает к нему за защитой («Это же все не всерьез, и знаешь, почему? Да потому что сумма в два миллиарда – дико завышена! Ну хотела бы тебя убить – обратилась бы к профи. За тебя – тыщи две-три, но два миллиарда – это же смешно просто!»), они исполняют проникновенный дуэт – настоящий гимн дружбе «Freunde fürs Leben» (Друзья на всю жизнь). В конце пьесы, принеся дорогому другу пистолет с заботливой рекомендацией «В рот надежнее», полицмейстер снова напомнил Альфреду об их дружбе, но не смог завершить строку: «… и до смерти».

Остальные персонажи – учитель, бургомистр, священник – получили имена, тоже став понятнее и ближе, и нам, и загнанному в угол Иллю. Естественно учителю досталось отдельное соло – роль последнего в городе честного человека (кстати, здесь он не произносит на собрание свою ханжескую речь и голосует одним из последних) досталась Итану Фриману, фигуре в немецкоязычном мюзикле, пожалуй, не менее весомой, чем Уве и Пия.

Таким образом, здесь ситуация более драматична: здесь нам предлагают встать на место не только центральных персонажей, но и каждого жителя Гюллена и ощутить, что речь идет не о жизни одного из жителей твоего города, а о жизни твоего близкого друга, мужа, отца… И совсем иначе воспринимается ужас Илля, когда он, услышав звук нового колокола в церкви (Священник: «Прекрасный тон, правда? Такой… позитивный!»), восклицает: «И ты, Йоханнес! И ТЫ!». И священник, изменившись в лице, кричит Иллю бежать и избавить город от искушения.

Первым хитом пьесы – номер, рассчитанный на шоустоппер, была общая песня «Ungeheurlich» (Чудовищно) — возмущенный протест города в ответ на предложение Клэр, в хореографии номера использовалась водная поверхность сцены, и получился мощный, ритмичный танец среди летящих брызг в сочетании с жестким, сухим звучанием немецкого текста.

Конечно, много и было сатирических и просто смешных эпизодов: милитаристкое оформление охоты на черную пантеру, псевдо-христианское шоу для журналистов, фигура мясника, присланного присмотреть, чтобы Илль не вздумал выступить перед прессой – настоящий монстр Франкенштайна. Но если на первых двух шоу публика настроена была посмеяться, то на третьем в зале стояла тишина – настолько восприятие публики попало в тон с переживаниями Клэр и Альфреда, что было не до смеха.

Не скажу, что Уве Крёгер в роли Альфреда Илля как-то особо поразил меня или что я увидела в его исполнении нечто для себя новое. Видела я перед собой то Максима де Уинтера, то Георга фон Траппа. И видела я именно то, что и ожидала увидеть, просто, как я знала с самого начала, как услышала, что он будет играть в этом мюзикле, его гиперэмоциональная манера игры идеально подходит к образу Илля. И сыграно было соответственно. Плюс присутствие на сцене Пии, а между этими двумя неизменно возникает такая энергетика, что хватило бы на электричество во всем Туне на вечер…

Здесь было все: ностальгические воспоминания юности, растущий страх, надлом, готовность унижаться и умолять о пощаде, пробудившееся заново чувство и наконец – не тупое безразличие обреченного, смирившегося со своей судьбой, а холодная гордость человека, который прошел все круги ада и по-новому видит мир. Здесь не прозвучали мои любимые слова Илля в пьесе: «Для меня это будет правосудием, чем это будет для вас, не знаю» (их заменили на целую песню), однако, когда полицмейстер взвыл: «Я несколько ночей не спал, прежде чем сделать это предложение!», Илль холодно спрашивает с каменным лицом: «Какое предложение?» — ясно, что помогать своим палачам он не намерен. И проводив старого «друга» эхом их дуэта: «(друзья)… до смерти!», держа в руке пистолет, он исполняет свое единственное (и необыкновенно драматичное) соло: «Ich hab die Angst besiegt» (Я победил страх) и тихо кладет пистолет на пол.
И особенно страшно видеть, как, гордо войдя на собрание и твердо приняв приговор общественности, перед лицом смерти Илль внезапно ломается, и дрожащим тихим голосом жалобно лепечет: «Прямо сейчас? Я думал, это произойдет дома…»

Но в финале есть и некий светлый момент. Когда тело Илля со стуком падает за сомкнутыми рядами горожан, Клэр вздрагивает, оглядывается и видит на горе – в мире воспоминаний, — как к их молодым образам прибегает девочка – их нерожденная дочь. Словно, пройдя через страдание, ненависть и любовь, там, в ином пространстве, они теперь всегда будут вместе.
Но Клэр пока еще здесь. Над телом Илля она протягивает бургомистру чек и называет весь город убийцами. Черный парус исчезает в озере, бургомистр выходит на авансцену и поднимает в руке чек, а все население Гюллена жадно тянет к нему руки.

А потом над гаснущими прожекторами, на потолке театра, где сценой служит вода, а декорациями горы, становятся ясно видны звезды, яркие и близкие…

С февраля 2014 года мюзикл «Визит старой дамы» будет идти с тем же звездным составом (во всяком случае, что касается Уве Крёгера и Пии Даус) в венском «Ронахере». Будет очень любопытно посмотреть это действо в большом театре, вот только сложно предугадать, когда будет выступать Уве, так как в начале следующего года ему придется играть одновременно в трех спектаклях.

http://youtu.be/4tcZeorRQIA

http://youtu.be/joVC85RnhG8

Re: Мюзикловый туризм
 

Спасибо за интересный рассказ! "Визит старой дамы" - замечательнейшая пьеса, просто обязана была стать мюзиклом, и странно, что этого не случилось раньше. Жаль, конечно, что судя по Вашему отзыву, музыка не есть главное достоинство именно этого спектакля (а кстати, кто автор, если я ничего не пропустил?), потому что такая драматургия обязывает. Я всё же надеюсь, что немцы с их богатейшей музыкальной культурой когда-нибудь сподобятся и сделают по-настоящему хороший мюзикл мирового класса. Пока, на мой взгляд, у них этого не получилось, и даже уважаемые Кунце-Левай не тянут, увы, потому что вторичны и предсказуемы до ужаса. И тем не менее.
Кстати, нет ли возможности что-то послушать из "Дамы"? Не выходил диск?

Re: Мюзикловый туризм
 

Кстати, послушал кусочек в Вашем блоге, спасибо. Картина более-менее ясная, хотя по одному номеру судить сложно, конечно.

Re: Мюзикловый туризм
 

Alexander, спасибо за интерес к рассказу :)

Думаю, по этому номеру в целом судить о музыкальной составляющей можно, хотя жаль, что доступен для прослушивания пока только он. Я очень надеюсь, что альбом выпустят, когда шоу пойдет в Вене - там почти все шоу записывают.


Композиторы: Moritz Schneider и Michael Reed. Ничего о них раньше не слышала :)

Майкл Рид - старый знакомый: http://balvampirov.ru/ru/authors/21/. Он ещё дирижировал на концерте ALW-50.

А про мюзикл и его музыку давеча упоминалось в мю-блоге.

В 2001 году был поставлен мюзикл "The Visit" Кандера и Эбба.

Re: Мюзикловый туризм
 

В принципе да, я потом уже об этом вспомнил, но судя по всему, большим событием этот мюзикл не стал.

Re: Мюзикловый туризм
 

Targhis, огромное спасибо за столь красочный и живой рассказ! Спектакль очень заинтересовал :) От видео бы не отказался... :rolleyes:

Re: Мюзикловый туризм
 

Я была очень-очень занята в последние месяцы, поэтому только сейчас дошли руки рассказать о сентябрьских впечатлениях. Главной целью поездки была премьера La Cage aux Folles в Зальцбурге, где я посетила две представления, а неделю между Зальцбургом и Зальцбургом провела в Будапеште и Вене с вовсе не мюзиклопосетительными целями, но что удалось урвать...

Итак, сначала о главном.

После конца второго акта публика расходилась из зала, обмениваясь потрясенными взглядами – после ярких и убийственно смешных мизансцен этот крик абсурдной фигуры в узком черном платье, натянутом на атлетические плечи, и пышном парике: «Я есть то, что я есть и хочу лишь немного справедливости!» буквально выворачивал душу наизнанку.

В Ландестеатре Зальцбурга 21 сентября состоялась премьера «La Cage aux Folles», «Клетки для безумцев», новой постановки бродвейского мюзикла 1983 года, заслужившего в свое время уйму Тони. Режиссер Андреас Герген уже много лет мечтал поставить этот мюзикл, но и не предполагал, насколько актуальной окажется премьера. И более чем подходящий исполнитель для центрального образа, вокруг которого строится весь сюжет, трансвестита Альбена, имелся под рукой: Уве Крёгер принимает участие уже в четвертой подряд постановке этого режиссера и не далее как в прошлом году он выступал на сценах Мюнхена и Мерцига в роли-травести – в качестве Эдны Тернблад из Хэйрспрэя, закомплексованной по причине лишнего веса американской прачки. Здесь лишнего веса не наблюдалось, только бугры от души накачанных мускулов под летящими шелками и страусиным пухом…

Я впервые присутствовала на европейской премьере, и впечатления были… прикольные. Сплошь вокруг смутно знакомые лица – люди, имеющие отношение к австрийской мюзикловой продукции, или просто знаменитости, мелькающие на тамошнем телевидении. Спектакль принимали бурно и весело, постоянно держалась атмосфера праздника. Впрочем, и через неделю, когда я снова посетила это шоу, публика смеялась буквально до слез и искренне сопереживала – тогда как по «Звукам музыки» у меня создалось впечатление, что зальцбургская публика ведет себя довольно сдержанно, даже притом что места раскуплены за полгода. Рядом со мной сидела пара средних лет и весь спектакль мужчина повторял в тихом восторге: «Это невозможно, это невозможно… С ума сойти!»

До сих пор я видела только (не вживую, конечно, и когда я заикнулась об этом Крёгеру, он рассмеялся: «Ты слишком молода!») берлинскую постановку 1986 года, и Альбена там играл легендарный Стив Бартон. Спектакль мне очень понравился, особенно, в свете нынешнего явно искусственно раздуваемого противостояния, и в России, и не только, и когда я узнала, что Уве Крёгер будет играть в этом спектакле, срок моего отпуска в этом году моментально определился. Я должна была это увидеть – и прямо на премьере.

Для тех, кто не в курсе:

Травести-клуб под названием La Cage aux Folles в Сан-Тропезе. Владельцы клуба – семейная пара, Жорж – конферансье и Альбен – звезда клуба, известная публике как Заза. Живут они в своем веселеньком гнездышке над клубом – в атмосфере постоянных разборок, претензий «артисток», завидующих положению Заза, в общем, скучать не приходится. Но у Жоржа имеется сын, Жан-Мишель. Богемная мамаша в свое время сбросила ребенка на руки нестандартному папаше и усвистала по своим делам, лишь изредка разрождаясь открыткой на день рождения – в неправильный день. Жорж и Альбен вырастили мальчика как сумели, Альбен всеми силами старался заменить ему мать, не всегда удачно, зато со всей душой, и искренне к нему привязан. Между тем, мальчику двадцать четыре года, он собрался жениться на милой девушке (Альбен: Наш сын собрался жениться. Где-то мы с тобой допустили ошибку…), и буквально завтра родители невесты собираются явиться в гости знакомиться с родителями жениха. Проблема в том, что отец невесты – политик типа г-на Милонова. И этим все сказано.

Жан-Мишель просит Жоржа связаться с его матерью и уговорить ее прийти к ним, чтобы они на один вечер изобразили нормальную семью. В квартире полностью меняют обстановку из откровенно фривольной на устрашающе пуританскую. Понятно, что Альбену в этой «нормальной» семье места нет, и Жан-Мишель с легкостью готов выставить свою названную «маму» на этот вечер в гостиницу. Только в гримерной перед самым выступлением Жорж набирается храбрости и объясняет Альбену, как обстоят дела – ему нет места на помолвке собственного «сына». Учитывая гиперэмоциональность звезды, все ждут взрыва, однако Альбен, выйдя из-за ширмы, только холодно извиняется: «Я должна идти на сцену», просит остальных актеров удалиться и разражается истинным гимном: «Я есть то, что я есть».

На следующее утро Жорж придумывает компромисс – Альбен будет присутствовать в качестве дядюшки – и безуспешно учит Альбена вести себя, как мужчина. Результат получается плачевный, и когда приходят гости, Альбен тихо смывается в свою комнату. Мать Жан-Мишеля так и не изволяет явиться, все планы Жоржа и Жан-Мишеля рушатся, но в решающий момент является Альбен в женском обличье (А вот и мама!) и виртуозно спасает положение. Гости довольны, очаровательная Заза ведет их в ресторан, там ее узнают и просят исполнять песню (Я больше этим не занимаюсь, теперь я – мать!), гости сами уговаривают Альбена выступить, все идет прекрасно, но – увы – завершив песню, Альбен по привычке срывает парик. Далее следует тяжелый разговор в квартире, но девушка решает пойти против воли отца и выйти замуж за Жан-Мишеля, юноша наконец осознает то, что уже второй акт пытается донести до него Жорж: как это ценно, когда кто-то любит тебя и заботится о тебе, и Жан-Мишель просит у Альбена прощения. Отца невесты вынуждают дать согласие на брак дочери шантажом, так как журналисты заметили его в такой компании, и политика выводят из квартиры тайком через сцену клуба, переодетым в женское платье. Все довольны. Альбен выходит на сцену в элегантнейшем белом костюме, ничего женского в его повадке уже нет, и они с Жоржем поют друг другу: «Я молод и влюблен».

Мне искренне нравилась берлинская версия, но в сравнении с ней в Зальцбурге было зрелище куда более яркое, многоцветное, вызывающее, смешное и – пронзительное. Я уже много раз говорила о том, в каком я восторге от режиссеров Андреаса Гергена и Христиана Штруппека и повторю это еще раз, они снова сделали совершенно замечательное шоу. Хореография тоже выше всяких похвал.

Открывается шоу неожиданной сценой, в которой маленький мальчик с куклой красуется перед зеркалом, примеряя материну шляпу и туфли, потом приходит мама, качает головой и с тяжелыми вздохами уводит его со сцены (небольшая претензия – по прическе «под горшок» и брюкам еще не очевидно, что это не девочка, я в его возрасте одевалась примерно так же… только в куклы не играла…:) ), по сторонам шкафа становятся два могучих культуриста, раскрывают дверцы… и начинается парад красоток со всех концов света…

Все персонажи были великолепны – прелестные кажетки (Я не занимался бы этим, не будь моя жена беременна!), уморительный дворецкий-Жакоб, видящий себя камеристкой, суровый адепт благопристойности Дэндон, симпатичный, блондинистый сосредоточенный на своей любви и перспективах до полного невиденья всего остального Жан-Мишель, прелестная Анн и бесконечно элегантный и остроумный Жорж. Жоржа играет актер изящный и миниатюрный – во всяком случае, он выглядит так рядом с Уве, который и так широк, как шкаф, а встав на каблуки, становится просто огромен. Эта разница постоянно обыгрывается: Альбен жеманно похлопывает Жоржа по плечу, и тот скрючивается от боли, Альбен падает Жоржу в объятья, и они застывают в классически романтической позе: «Ну что?!» «Да мне тебя не поднять!» Смешно выглядит и то, как, танцуя с Дэндоном, Альбен отрывает его от пола.

В постановке 1986 года самым сильным моментом был эпизод, где Дэндон кричит на свою дочь: «Да они же гомосексуалы!», и девушка холодно отвечает: «Не ори, папа, они знают, кто они». Зал после этого разразился аплодисментами (sic!). Жаль было, что здесь эта фраза полностью потонула в общем споре, оставшись незамеченной, вероятно, по вине актрисы – Ханны Кастнер, Лизль из «Звуков музыки». Ханна – очаровательнейшая девушка с прелестнейшей улыбкой с ямочками, смотреть на нее – одно удовольствие, но что-то кроме улыбки я в ней уже которое шоу ничего особенного не могу разглядеть. Роль Анн, конечно, чисто вспомогательная, однако и то, что можно из нее сделать, здесь сделано не было.

Еще в берлинской версии Жан-Мишель просил прощения у Альбена и Жоржа, встав перед ними на колени, здесь обошлись без этого пафоса, и, на мой взгляд, зря,
драматизм момента был бы усилен.

В середине мюзикла была большая вставка – представление клуба с личным шоу Крёгера. Он появляется на сцене на верхушке гигантского тортообразного белорозового кринолина, спускается оттуда, оказавшись в коротеньком платьице в тех же белорозовых кружевах, рассказывает анекдоты, играет с залом, отчасти импровизируя. Но самый убойный момент следует дальше, когда после выступления кажеток Крёгер возникает в глубине сцены в костюме… Элизабет! В той самой картинной раме. И кивает с улыбкой Джоконды, наблюдая, как зал корчится от смеха. Сбылась мечта всей жизни.

И внезапным ударом по нервам после всего этого веселого безобразия становится главное соло Альбена, завершающее первый акт. Альбен один стоит на сцене в черном, закрытом по горло платье в пол. Вся сцена невероятно пронзительна до последнего жеста и взгляда, когда Крёгер замолкает, с яростью срывает парик и швыряет подвернувшейся кажетке, а потом уходит в через зал, в бок, и на краю сцены снимает туфли на высоких каблуках – в этом есть что-то бесконечно интимное, он словно бы обнажает всю душу перед публикой и становится кристально ясно, что это – его собственная, личная война. Потому что и в наше время, и на благополучном Западе, все равно нелегко отличаться от большинства…

P.S.
Воспользовавшись тем, что я снова оказалась в Зальцбурге, я заглянула и на «Звуки музыки», первое представление сезона, втиснутое между «Ла кажами». Прикольно было уже просто посмотреть на Уве в образе фон Траппа: сегодня он играет трансвестита, завтра – отца семерых детей, морского капитана. Но, хотя, казалось бы, любимые шоу с любимыми артистами мне не приедаются, «Звуки» в этот раз смотрелись бледновато. Спектакль уже идет третий сезон, в составе произошли некоторые изменения к лучшему: мне гораздо больше понравился нынешний Макс и нынешний Рольф – тот же блондинчик, что играет Жан-Мишеля в «Ла каж», более арийской наружности, чем прежний актер. Дети, однако, остались те же, и дети… элементарно подросли! И это уже не смотрится так, как было раньше... Самая маленькая уже не производит прежнего впечатления, да и на руки ее поднимают не без натуги… Но самое печальное, что сменилась главная героиня, больше нет Вицке, а без Вицке это уже совсем не то. Меня как любителя наибольшего возможного натурализма и деталей сразу напрягла ее красивая стрижка. Модная стрижка – у послушницы? У Джули Эндрюс в фильме были короткие волосы, но обрезанные без претензий, у Вицке – скромный узелок на затылке. И для Уве Вицке все-таки – тоже «его» женщина, почти как Пия, и с новой актрисой такой «химии» уже не ощущалось. Да и поднадоело ему, наверно, просто-напросто – после того как в этом году появились два куда более многозначащих для него проекта. Но смотреть все тот же жизненно-реалистичный Эдельвайс я могла бы до бесконечности: здесь, когда на втором куплете барона душат рыдания, и он сбивается, песню подхватывают дети, обступив его, и Георг с изумлением смотрит на свою любимицу Бригитту, на глазах у зрителей осознавая, что его семья и есть его Heimat, родина, которую он может взять с собой и на край света…

Re: Мюзикловый туризм
 

За целых три дня в Будапеште я твердо рассчитывала посмотреть в Опереттсинхазе что-нибудь с моим любимым мадьярским актером Собу П. Сильвестером, и неприятной неожиданностью оказалось то, что два дня из трех Опереттсинхаз был закрыт, а в третий шел Ghost. Честно говоря, я не горела желанием смотреть Госта. Я согласна, мюзикл неплох как перенос фильма на сцену, но ведь, право, не настолько уж шедевральный фильм, чтобы переносить его куда бы то ни было… Сильвестер ожидался, но в маленькой роли Призрака подземки, а накануне поездки оказалось, что в мой день вдобавок будет другой каст – ни Собу, ни Долхои, ни Мисароша, только неведомая мне молодежь, от которой мне вовсе ничего не было надо. Но отступать было уже некуда – альтернативой являлась лишь Мэри Поппинс, о которой я не знала ничего (не о самой Мэри Поппинс, разумеется, а о мадьярской интерпретации… Суперкэллифраджилистик magyarul должно звучать сильно). Поэтому оставалось только стиснуть зубы и отправиться созерцать мадьярскую интерпретацию Вупи Голдберг.

И, как это всегда бывает, когда ничего особенного не ждешь, получила массу удовольствия. Нет, такого бурного восторга, как немецкоязычные, венгерские постановки у меня не вызывали пока что ни разу, но было хорошо. Во всяком случае, по моим впечатлениям, то, что видела, ничем не уступало специально просмотренной на видео Лондонской версии.

Первой радостью был вывешенный при входе все-таки первый каст с неизменно голосистым и густобровым Долхои Аттилой во главе. Все были на своих привычных местах – Вагу Бернадетт в роли героини-как-ее-там-зовут?, Мисарош Арпад Жолт в роли злодея. Все-таки когда все спектакли играются одной труппой и у каждого актера имеются уже устоявшиеся амплуа, спектакль воспринимаешь не как историю каких-то персонажей, а именно как очередную сходку хорошо знакомых людей со своими характерами и всегдашним образом действий. Понятно, что для Сильвестера с его готишным флёром (моя знакомая в Канаде говорит о нем не иначе как scary или sinister, и наверно, ее тянет перекреститься) здесь и не было других доступных ролей, кроме Метру селлема, где он вполне соответствовал образу из фильма, как обычно, удерживал весь вес Аттилы одной рукой и как обычно производил мощное впечатление – хорошо, только мало.

Зато был очень приятно проведенный вечер, хорошего качества пение, по-мадьярски красивые декорации и костюмы, по-мадьярски отточенная хореография. Неожиданно здорово звучали белые мадьярские девушки, изображавшие негритянское пение, Вупи Голдберг промелькнула в проекции для смеха, в череде штатовских знаменитостей. Мадьяры в очередной раз поразили бесшабашностью и бесстрашием, когда Аттила пел, стоя (разумеется, без всякой страховки), на высокой и узенькой стенке с колесами, которую между тем петлями возили туда-сюда по сцене…

Поскольку мне непременно надо было подойти к SD, а не ожидая первого каста, я не озаботилась заранее выяснить, где она находится (далеко на соседней улице, сама бы никогда не догадалась), весь антракт я пыталась добиться от служащих вразумительного ответа. Ответа я добилась – в который раз убедившись, что нет более гостеприимного и готового пойти навстречу народа, чем венгры, – но преодолеть языковой барьер оказалось крайне сложно. Спрашивается, это правильно, что все служащие одного из главных театров Будапешта говорят только и исключительно magyarul? Они ведь для чего-то делают англоязычные субтитры… Правда, субтитры как заглючили в середине второго акта, так никто их исправлять и не стал. Стоило кому-нибудь открыть рот, как наверху появлялась надпись: ошибка № такой-то. Впрочем, вряд ли в зале были еще немадьяроговорящие зрители, кроме меня и моей спутницы…

Re: Мюзикловый туризм
 

Пребывание в Вене ограничилось в этот раз посещением маленького камерного театрика Акцент в квартале Видень, где происходил концерт Томаса Борхерта Borchert Beflügelt, то есть «Борхерт окрыленный». Как я и ожидала, программа состояла из песен, написанных самим Томасом, джазово-свинговой направленности, многие из них я уже знала, и это совершенно не моя музыка. Однако байки, которые рассказывал Томас, были на мой вкус интереснее песен, и любопытно было просто оценить, насколько этот человек разносторонне талантлив.

Концерт был неожиданно долгим для такого камерного действа – два часа, не считая антракта, притом что никаких гостей у Томаса не было, только он и рояль (он хороший пианист). Здесь я впервые услышала из первых уст давно знакомую историю о том, как четырехлетний Томас Ульрих впервые услышал где-то Оду к радости, впервые сел за рояль и сходу ее узнаваемо подобрал. Ну Моцарт!
В двенадцать лет он написал свой первый популярный номер, он сыграл нам эту песню – и звучала она вполне себе, как нормальная эстрадная песня, отнюдь не детский лепет. Много рассказывал Томас о началах своей музыкальной карьеры, игре на пианино по барам (следует сценка, в которой изображается пьяный клиент, требующий какую-то невозможную песню, и находчивый музыкант, тут же складывающий ее из чего придется). Первая пластинка англоязычных песен, выпущенная под именем «Том Рид» (продюсер едва в обморок не упал, услышав, его настоящее имя (Томас Ульрих Борхерт? И не надейся!)… Песня, написанная лет в 18, которая непременно должна была прославить его… Томасу ни в каком сне бы не приснилось, что однажды он станет суперзвездой немецкоязычного мюзикла, а его собственное творчество так и будет ограничено камерными концертами для фанатов. Правда, фанаты собрались со всего немецкоязычного пространства (и не только – знал бы он! Право, хотелось ему сказать, но ждать по некоторым причинам было некогда, меня и так потеряли на этом концерте), и приличные билеты на каждый его концерт раскупаются за полгода.
Еще поражало обилие импровизаций – как музыкальных, так и в текстах. На бис он даже предложил залу кинуть ему ключевые слова – мол, он напишет песню специально для нас, прямо сейчас. Конечно, у него была заготовка с нарочно абсурдным текстом, но предложенные слова были вполне логично подставлены в историю.

Меня особенно порадовала веселая песенка о том, что отпуск нужно проводить на собственном балконе (а то отели, перелеты – сплошной стресс, куда лучше просто остаться дома, когда все вокруг как раз уехали), и уморительный рассказ о пробах на роль дер Тода:
«Вот я вас совсем не вижу. Вы-то меня видите, хотя, вероятно, вы не видите мои глаза… Ну да, то, что моя жена называет «дуги примата» (намек на мощные надбровные дуги). Помнится, когда я проходил пробы на роль дер Тода, я должен был петь Последний танец, я изображал такого, знаете, соблазнителя. И вот я начинаю, как мне видится: Es ist ein altes Thema, doch neu für mich… И тут Гарри Купфер: "Нет-нет, юноша, надо как-то по-другому!" Я начинаю снова… Купфер: "Нет, так дело не пойдет! Ты ее убивать пока еще не собираешься!" И знаете, что я сделал? – брови полукружьями взлетают высоко вверх, глаза широко раскрываются, вид получается смешной до невозможности, - И Купфер сказал: "Вот, именно то, что надо!" А теперь, пожалуйста, свету в зал! – он оглядывает зрителей, снова задирая брови: - Так вооооот вы какие!»

Re: Мюзикловый туризм
 

Спасибо за отзывы!
Даже не знала, что в Зальцбурге Клетку поставили :)
Надо бы съездить

Re: Мюзикловый туризм
 

Пока что она идет только до 8 марта и все уже раскуплено до вторых рядов на балконах - у них не бывает лонгранов, так что спектакли идут раз в пару недель и их задолго заранее расхватывают. :(
Могут продлить, но едва ли в этом сезоне, так как с февраля Уве играет в Вене в каждодневном "Визите старой дамы".:wicked:

Re: Мюзикловый туризм
 

Продолжу тему :)

Статья написана давным давно, но никак не получалось дойти до форума, поэтому только теперь, когда само шоу уже закрывается.


Liebe endet nie, "Любовь не умирает", эту банальнейшую сентенцию провозглашают в нынешнем сезоне со сцены театра Ронахер в Вене Пия Даус и Уве Крёгер, две суперзвезды немецкоязычного мюзикла, собственно, две звезды, стоящие у истоков национального немецкоязычного мюзикла, и теперь – через двадцать два года – снова встретившиеся в спектакле в городе, где они завоевали свой звездный статус. И звучит эта затасканная фраза отнюдь не банально, как и прочие подобные сентенции вроде «Дружбы на всю жизнь», приобретшие в великолепном новом мюзикле «Визит старой дамы» по знаменитой пьесе Фридриха Дюрренматта некий цинично-извращенный смысл.

Очень яркий (несмотря на нарочно скупую колористику), невероятно насыщенный эмоционально, сатиричный и безжалостно циничный одновременно мюзикл-триллер, как его охарактеризовали создатели (музыка Морица Шнайдера и Майкла Рида, либретто Христиана Штруппека), был впервые поставлен замечательным немецким режиссером Андреасом Гергеном прошлым летом на одной из озерных сцен Швейцарии с великолепным актерским составом. Но, благодаря тому, что Христиан Штруппек – автор сценария мюзикла, превративший черный фарс в беспощадно серьезную драму о любви, неизлечимой боли и неспособности простить, об упущенных возможностях и фашистской жестокости масс, является ныне интендантом ФауБдубльВ, можно было не сомневаться, что с продуваемой ветром и заливаемого дождями альпийского озера «Дама» вскорости переместится на столичную сцену со всеми техническими и финансовыми возможностями большого театра, благодаря которым мюзикл получил совершенно новую силу и красоту.

Прилетев, как на крыльях, из театра в номер отеля, я сказала себе, что это было лучшее шоу, из всех, что я видела вживую за всю жизнь. И возможно, для меня это именно так - здесь все было как будто специально для меня написано-поставлено-сыграно. Бравурная музыка, напряженный сюжет, множество вкусных мелочей, на которых можно зависать и думать, что тут хотели сказать, как оно все могло повернуться… По крайней мере, именно таким было мое первое впечатление от спектакля, и может быть, именно потому, что это была уже вторая просмотренная мной постановка.

О том, что изменилось в мюзикле в сравнении с оригинальной пьесой, я уже писала в статье о Туне, напомню только основную мысль: схематичные в оригинале образы приобрели здесь имена, бэкграунд, определенные взаимоотношения с главным героем, что сделало всю историю заметно драматичнее, реалистичнее и потому – страшнее.

А теперь перейдем к тому, что изменилось в сравнении с Туном. В первую очередь, конечно роскошные декорации. После раздолбанного поля для игры в «Монополию», покрытого водой, и силуэтов домов из железных труб – узкие, высокие, средневековые дома, какие видишь в каждом альтштадте Центральной Европы, танцующие на вращающейся сцене, образуя улицы, обшарпанная контора полицайвахтмайстера, плавный изгиб очередной роскошной лестницы, послужившей местом казни, гигантская золотая фигура богини Правосудия, реалистичный поезд, жестяной занавес, намекающий на славное металлургическое прошлое Гюллена, жестяной лес, пронизанный лучами солнца, либо наполненный туманной мглой…

От Туна Вене достались резиновые сапоги, символизирующие нищету Гюллена и постепенное опускание «на дно». Я с сомнением ожидала мощного танцевального номера «Чудовищно!» – реакции города на предложение Клер – где предполагались цветные вечерние платья и топание по воде, однако с новыми платьями в одинаково серых тонах и коротким передом сапоги вовсе не выглядели инородными элементом.

Добавились некоторые новые сюжетные ходы, новые мелочи и идеи, делающие общую картину более полной. Добавился целый номер, в котором городские власти обсуждают предложение Клер на следующий день после банкета – зло во имя общего блага, и как же надоела нищета, и наконец-то удалось бы обновить сортир на вокзале (реверанс оригинальной пьесе), и вообще, у нас демократия, с общим выводом – забудем об этом!

За отсутствием выступа сцены, где в Туне демонстрировались юные Альфред и Клер, воплощенные воспоминания находятся в непосредственном контакте с собой нынешними. Неверящий взгляд юной Клери в глаза нынешнему Альфреду, и через тридцать лет неспособному понять, что он с ней сделал, и воображающему, что может отделаться раздраженным «Ну прости!». Нынешняя Клер тянет руку к прежней себе – девчонке в окровавленной рубашке, покинутой и осужденной всем миром и ставшей шлюхой – под надсадный вопль: «Мир принадлежит мне!»

Номер «Друзья на всю жизнь» - дуэт Альфреда Илля и полицмайстера - превратился в квартет, так как на переднем плане снова действуют воспоминания – юный Альфред падает на колени, одолеваемый эмоциями, и юный полицейский Герхард, только что солгавший ради лучшего друга на суде, утешает его, заверяя в вечной дружбе и словно бы поддерживая на пути предательства. Это не попытка оправдать главного героя, это способ показать истинную цену этой «дружбы». И теперь Герхард успокаивает Альфреда, и тот расслабляется: «Хорошо в такой час иметь настоящего друга!», еще не зная, что через несколько дней этот самый друг принесет ему пистолет с дружеским профессиональным советом стрелять в рот. Впрочем, Альфред успокаивается ненадолго: начинается охота на черную пантеру – прямой намек на тридцатые годы, когда город превращается в скопище фашистов в защитной форме и противогазах. Когда Альфред стремительно проносится через авансцену, о жестяной занавес хлопают выстрелы, высекая искры – потрясающее впечатление, если сидишь в первом ряду.

Кстати, очень мне понравилось, как были подобраны актеры для "молодых" Альфреда и Герхарда (правда, в случае Альфреда, это оказался второй состав, но неважно, на всех просмотрах мюзикла и в Туне и в Вене я видела именно этого парня). Оба молодых актера не то, чтобы похожи на поврослевших "себя", но у обоих есть какие-то наиболее яркие черты внешности, подобные тем, чью юную ипостась они изображают: у молодого "Герхарда" - характерной формы нос, как у Норберта Ламлы, у молодого "Альфреда" - прямые брови и тяжелый подбородок, как у Крёгера.

Похороны пантеры превращаются в дикий фарс, когда весь город, демонстрируя лояльность миллиардерше, подходит к трупу, ставит свечи и прощается с ним с молитвами и рыданиями, но на сцену врывается Илль , разгоняет это безобразие: «Это меня вы хороните!», и подхватив чье-то ружье, отправляется к Клер в готовности использовать последнее средство. Выяснение отношение превращается в бурный квартет «Шторм любви», чувство, укрытое под ненавистью и равнодушием тридцать лет, пробуждается вновь, и на этом можно было бы устроить хэппи-энд, но Илль делает уже не первую по сюжету тактическую ошибку: завершив песню, он как нечто само собой разумеющееся спрашивает: «Так ты прощаешь меня?», закономерно получив в ответ полное ненависти «Никогда!» И Альфред бросается собирать чемоданы – а на стене лавки его встречает напыленное золотой молодежью «Kill Ill».

Сцена на вокзале – одна из самых мощных в этой версии. С улыбками и пожеланиями доброго пути все население города теснит Илля на самый край платформы, делая его опасения «Кто-нибудь из вас столкнет меня на рельсы!» вполне обоснованным. Отступая все дальше, Альфред на самом деле срывается с платформы и сжимается в комок под свист и грохот прибывающего состава, падает он в безопасное место, дальше остановки локомотива, но пережитый ужас лишает его способности к дальнейшим действиям. Уверившись, что жертва никуда не денется, население города расходится, сцена проворачивается, унося Илля, скорчившегося на краю платформы словно бы в приступе рвоты.

И завораживающе красиво выглядит момент, когда Илль, исполняя свое единственное соло «Я победил страх», выбегает из лавки навстречу повороту сцены, декорация, которую мы только что видели «с интерьера», оборачивается к нам фасадом, и Илль стоит на широкой площади между лавкой и высокими старинными домами, на фоне мертвых фабричных сооружений. Очень люблю такие моменты – как поворот баррикады в «Отверженных», с движением навстречу, картинка сама по себе захватывает, словно в хорошо снятом фильме.

По ходу спектакля возникает множество смешных моментов, однако венская публика смеялась мало, меньше, чем в Туне. Настолько весь зал дышит в один тон с главными героями. В чем, разумеется, огромная заслуга идеально сыгранной сценической пары. И – в данном случае – несомненно, огромная заслуга Уве Крёгера, так как, по крайней мере, по моим впечатлениям, это было его и только его шоу. Что любопытно, в Туне на меня куда большее впечатление произвела Пия, от Уве я получила на сто процентов то, что и ожидала, без сюрпризов. Я ловила себя на том, что, конечно, сочувствую Альфреду, однако стою, скорее, на стороне Клер – настолько привлекательным стал этот образ в мюзикловой интерпретации, настолько острой и явной была ее боль. В Вене же я была просто раздавлена игрой Крёгера, его мощнейшим свойством Bühnenpräsenz – присутствия на сцене, и это было особенно значительно, учитывая, что он впервые вернулся на родную сцену VBW после нескольких лет в провинциальных театрах и на летних палаточно-озерных сценах. Он вернулся в город, где двадцать два года назад совершил революцию в немецкоязычном мюзикле, где четыре года назад для него были закрыты все большие театры. И у меня впервые возникло стойкое ощущение, что карьера Крёгера действительно обрела второе дыхание. Надолго ли – кто знает? Но сейчас он снова – насколько это для него возможно – в голосе, в ударе, и публика, затаив дыхание и стиснув зубы, преданно следует за его героем к неизбежному циничному финалу.

Любовь не умирает, признают Альфред и Клер в совершенно голливудского духа изящной диспозиции, она на стволе поваленного жестяного дерева, он у ее ног, оба смотрят вперед и вверх, в некое (вряд ли светлое) будущее, или скорее, прошлое. Но это не счастливый конец, это прощание, когда уже испробованы все средства и получены все ответы. Альфред уходит, тихо, не прощаясь, на голосование, которое должно решить его судьбу, впрочем, судьба эта ясна – после того, как его предали собственные отпрыски.

Клер не сразу замечает, что он ушел, и кажется – обернись она чуть раньше и остановила бы. Она мечется, сама не зная, чего хочет, и решает, что он сделал выбор за них обоих. Или она, как и сам Альфред, не ожидала, что все произойдет так быстро…

Дыхание перехватывает, когда нелегко обретенные храбрость и достоинство в последний момент изменяют Альфреду, и он, дрожа и едва не плача, лепечет: « Прямо сейчас? Я думал, лучше, если это произойдет дома…» Рявканье бургомайстера: «Иди уже, швайн!», совершенно неуместное обещание священника «Я буду молиться за тебя», которое вновь пробуждает в Альфреде гнев, давший ему силу сделать последние шаги – «Молитесь за Гюллен!» - под ненавидящий вой и словесные помои со всех сторон.

И само убийство поставлено более брутально, нежели было задумано в оригинале. В Туне этот эпизод был решен более позитивно, если можно так выразиться (словечко, которое не раз звучит по ходу пьесы): толпа плотно обступает Альфреда, скрыв от наших глаз, а Клер на скамье в лесу видит, как к молодым Клери и Альфреду в их реальности воспоминаний подбегает девочка – их нерожденная дочь, воскрешенная в небытьи тем, что Альфред признал ее и своей смертью искупил вину.

В Вене толпа не просто стоит вокруг – нам показывает, что все население города наносит удары, включая его собственную семью (это уже, все-таки перебор, хотя можно и так подумать – а какие дети должны быть у человека, ради денег предавшего свою единственную любовь? Что породил, то и выросло…) А между тем звучит лиричная тема воспоминаний, молодые влюбленные выходят на передний план и садятся на край оркестровой ямы. Мне показалось, что это сознание Альфреда цепляется за лучшее, что было в его жизни, чтобы абстрагироваться от происходящего сейчас. Впрочем, девочка тоже может иметь место быть, и здесь, она, на мой взгляд, лишняя. Совсем маленькая девочка в распоряжении Ронахера только одна, она работает не каждый вечер и появляется (если появляется) во время последнего дуэта (типа он ее признал, вот она и явилась), но, на мой взгляд, слишком слащавой это делает сцену. И в конце она сидит с «родителями» на краю сцены, нарушая мою красиво-психологичную мысль…
Клер отдает бургомайстеру чек, заклеймив город именем убийц, и покидает Гюллен, пока под ядовитый блеск вывесок кредитного банка, суши и сексшопа счастливое население тянет жадные руки к неправедному богатству…

https://www.youtube.com/watch?v=HRk_5z6lKzE

P.S. Собственно, основной целью моей поездки была встреча IUKC – Международного клуба Уве Крёгера, при одном из последних в сезоне представлений «La Cage aux Folles» в Зальцбурге. Встреча прошла довольно скромно, поскольку год назад, когда назначали дату на 8 марта (в Германии оно тоже отмечается, но без статуса государственного праздника), никто не знал, что у Крёгера будет три ангажемента одновременно, в разных концах страны; накануне и сразу после встречи были выступления в Вене, Уве смертельно устал и был не расположен танцевать и развлекать народ ночь напролет, хотя сделал все что было в его силах - как и всегда. Зато перед встречей на этот раз нам провели увлекательную и неожиданно насыщенную экскурсию по театру. Вел ее Хайо Эркслебен, он занимается тем, что составляет программу Ландестеатра, человек замечательно остроумный и превосходный рассказчик. Характерный момент: «С любого места в этом зале хороший обзор… Ну, вот кроме этих, мы их обычно не продаем. Только если речь не идет о «Звуках музыки» и «La Cage aux Folles», тогда приходится продавать хоть по три евро, так как люди умоляют, пусть не видно, лишь бы там быть!» О чем-то говорит, а? До появления в Ландестеатре Гергена и Крёгера, аншлагов там не знали…

Встречи обычно бывают тематическими, и членам клуба полагалось явиться в разноцветных боа из перьев, указанию, к счастью, последовали далеко не все, однако и этого хватило: еще на следующий день на улицах Зальцбурга попадались выпавшие перья, а театр вообще выглядел так, словно в нем потрошили целую птицефабрику… Шоу прошло блестяще, однако по-прежнему самым сильным впечатлением остается «Я есть то, что я есть» - после откровенно хулиганского «представления» кажетток и игры с залом, каждый раз это соло воспринимается как жестокий удар по мозгам, и когда включают свет, хочется резко выдохнуть, как после стопки водки. Я сидела с краю первого ряда, и Крёгер уходил со сцены прямо надо мной – я забыла аплодировать, и мне даже неловко было на него смотреть, настолько явной была его боль, настолько ощутимой была злость, что он был просто страшен.

Попутно я заглянула на концерт Яна Амманна «Мюзикл» в театре Акцент в Вене. Было уже как-то неприлично: слежу за карьерой этого артиста со времен «Людвига» в Фюссене, с 2006 года, когда его еще никто не знал, и до сих пор не видела вживую, хотя теперь он – одно из громких имен на немецкой мюзикловой сцене, с тех пор как прославился в качестве Кролока. После посещения концерта Борхерта осенью в этом же театре, организованного тем же агентством Люкеты, где присутствовали только Борхерт и рояль, я ожидала чего-то настолько же камерного, однако нас ждал полноценный оркестр и квартет исполнителей, включая Андреаса Бибера, одного из ветеранов немецкоязычного мюзикла – первого Рудольфа в «Элизабет». По части «Яна Петровича», сюрпризов не было: он очень красивый парень, с роскошным голосом, очень мил в общении, совершенно не умеет двигаться и постоянно путает слова в песнях – я и забыла эту его особенность, но он быстро напомнил. Полное отсутствие хореографии особенно ощущалось, когда дело дошло до дуэтов из Элизабет. Но общее впечатление было более чем приятное, и в первую очередь – сплошное наслаждение для слуха.

PPS. Что касается дальнейших планов моего героя, Уве будет продолжать выступать в остальных своих двух ролях. «La Cage aux Folles», чего и следовало ожидать, продлили на следующий сезон, а «Звуки музыки», по всему судя, за три сезона порядком поднадоевшие и театру, и актерам, решили пустить гастролировать в Мюнхен. А в сентябре Уве будет играть в первой немецкой постановке «Семейки Аддамс». Очень люблю этот мюзикл, во всяком случае, его нэшнл-туровскую версию, и как раз недавно думала, что Уве здорово подошла бы роль Гомеса, а на следующий день узнала, что Герген намерен ставить «Семейку Аддамс» в своем родном Мерциге. Мерциг – совсем маленький городишко на границе с Францией, где всего два отеля и театр в палатке, куда я уже один раз не попала, так как не могла купить билет онлайн – в их системе продажи не знают о существовании такой страны как Россия. Ну что ж, придется постараться. Собственно, благодаря Крёгеру, я уже побывала во многих местах, о существовании которых иначе бы и не знала. Что поделаешь, Liebe endet nie…

Re: Мюзикловый туризм
 

Targhis, на самом деле прочитала ваш отчёт ещё в июне, сильно возбудилась. :laugh:
А сейчас скажу балшой-балшой спасиб, потому как едва прочитав - немедленно озаботилась поиском бутлега. И даже нашла. Но, поскольку немецкий не знаю совсем, то ваши подробные разъяснения нюансов очень помогают. :fan:

Re: Мюзикловый туризм
 

Dio, большое спасибо за ответ! Рада, что отзыв пригодился :)

ПС. А мы разве на "вы"? :)

Re: Мюзикловый туризм
 

Традишн, как говаривал Тевье. ;)
Забываю, чесслово.

Re: Мюзикловый туризм
 

Продолжаю историю :)

Черные усы, кривая ухмылка, густые клубы дыма из непременной сигары, шпага в руке и немецкий язык с сильным испанским акцентом – в этом сентябре Уве Крёгер играл в палаточном театра города Мерциг героя известной черной комедии Гомеса Аддамса. И я еще в прошлом своем рассказе – о «Визите старой дамы» - обещалась добраться до Мерцига, так как упустить такое было никак нельзя.

Для тех, кто не в курсе.

Это готишное семейство – наиболее популярная серия автора многочисленных хорроровых комиксов Чарлза Аддамса, одолжившего своим героям собственное имя. Аддамсы – потомок испанской аристократии горячий Гомес, рафинированная леди Мортиша, безволосый монстр дядя Фестер, маленькие Уэнздей и Пагзли, разводящие в качестве домашних любимцев черных вдов, старая ведьма Бабушка, похожий на киношного монстра Франкенштайна дворецкий Лёрч – милейшие люди, они живут в полной гармонии друг с другом, мало в какой семье встретишь подобное взаимопонимание и любовь. Только окружающие никак не желают понять их откровенно извращенный вкус, доброжелательный цинизм и чернейший юмор. Со страниц комиксов это семейство перешло на экраны телевидения в виде сериала в жанре черной комедии 1960-х годов с Джоном Эстином и Кэролин Джонс в главных ролях, и в кино в виде пары полнометражных фильмов. В середине 2000-х годов на Бродвее был поставлен и мюзикл на музыку Эндрю Липпы (автора оффбродвейской «Дикой вечеринки»), имевший умеренный успех. Критики отмечали нелогичность сюжета и поступков героев, и мюзикл был значительно переработан – так возникла версия Национального тура, в которой логики стало больше, зато осталось сравнительно мало от узнаваемых комиксовых образов. В результате возникла приятная и неглупая семейная комедия об отношениях внутри семьи – между супругами, между собирающимися пожениться молодыми людьми, между родителями и детьми, с исключительно симпатичными кастом, возглавляемым великолепным «Первоцветом» Дагласом Силлзом. Именно в этой версии я и познакомилась с Аддамсами и с тех пор сильно неравнодушна ко всему семейству.

Зимой меня внезапно потянуло пересмотреть пару телесерий, и я вдруг подумала, что мне было бы очень интересно увидеть Крёгера в роли Гомеса Аддамса. Не знаю, из каких пространств пришла ко мне эта казалось бы не имеющая никаких оснований мысль, но буквально через два дня я прочитала заметку о том, что Андреас Герген собирается поставить этот мюзикл у себя на родине в Заарланде. Аддамсы впервые посещают Европу. В том, кто будет играть главную роль, уже не приходилось сомневаться, и когда контракт был подписан, я провела три нервных дня в переписке с театром Мерцига, пытаясь добиться билетов. В их системе продаж Россия вообще не предусмотрена, пришлось несколькими письмами договориться о том, чтобы билеты для меня отложили, и я могла оплатить их на месте, а в результате театр использовал этот факт для рекламы, мол, мы продаем билеты даже в Санкт-Петербург!

Мерциг – городок в 30000 населения на реке Заар, недалеко от франко-немецкой границы, два семейных отеля и Цельтпаласт – две больших палатки в зоне отдыха, предназначенные для презентаций, корпоративов и всяческих шоу. Не знаю, много ли зрителей добирается в такую даль (и глушь) даже из Германии, так что мое появление стало некоторым образом событием…

Итак, к делу. Для тех, кто в курсе, но не про мюзикл.

Под хорошо знакомое «та-та-та-там-щелк-щелк пальцами» представители семейства Аддамс (живые, мертвые и… - Гомес с сомнением смотрит на Лёрча – и неопределившиеся!) собираются на кладбище, чтобы отметить счастливое бытие Аддамсами танцем на могилах в компании предков (потому что живы мы или мертвы, семья - всегда семья!) Когда праздник закончен, духи предков обнаруживают, что склеп заперт и они не могут спокойно разойтись по могилам. Ключ припрятал дядя Фестер (он выступает в этой истории кем-то вроде рассказчика и певца любви, ибо любовь – главная идея и тема спектакля) и желает, чтобы предки помогли юной Уэнздей обрести свое счастье. Уэнздей в мюзикловой версии подросла (каким-то образом обогнав своего обычно старшего братца) и превратилась в миниатюрную девушку, не расстающуюся с любимым арбалетом и страстно влюбленную в студента колледжа Лукаса, мечтающего стать патологоанатомом (Гомес счастливо: Дочка, где ты его только нашла?) И как раз сегодня Лукас с родителями приходят в гости познакомиться с семьей Аддамс. Уэнздей просит своих изобразить на один вечер нормальную семью, нормальный дом (в этом месте сюжет начинает очень напоминать La Cage aux Folles). Семья искренне старается, без особых успехов, разумеется (Добро пожаловать в наш крррайне нормальный дом!), однако родители не подозревают, как далеко зашло дело – дети уже твердо намерены пожениться. Опасаясь возможной реакции матери, Уэнздей доверяется Гомесу (Уэнздей выросла… как же летит время… Не успеешь обернуться, а она уже – Thursday!) и просит его хранить тайну. Гомесу это обещание дается нелегко, так как он никогда ничего не скрывал от Мортиши. Для Мортиши же абсолютная искренность – непременное условие счастливого брака, свою позицию она излагает Элис Байнеке, матери Лукаса, однако в поведении супруга она чувствует фальшь и во время ужина пытается вынудить его открыться, используя старинную семейную игру, при которой отпивший глоток из священного кубка Аддамсов обязан говорить правду. Пагзли раскрывает планы Уэнздей и, не желая терять сестру (потому что он очень любит, когда Уэнздей пытает его), крадет у Бабушки волшебное зелье, способное вытянуть на свет темную сторону личности. Он хочет подлить зелье в кубок Уэнздей, чтобы Лукас раздумал на ней жениться, однако по случайности кубок достается миссис Байнеке, и Элис в драматичном соло излагает всю свою неудовлетворенность жизнью без секса и любви, в вечном ожидании мужа, который не вылезает из конторы и в котором давно уже нет ничего от сумасшедшего хиппи с гитарой, которого она когда-то полюбила (Гомес: Уф, это слишком темно даже для нас!). Во всеобщей неразберихе Уэнздей объявляет об их с Лукасом планах, Мортиша в ярости, что Гомес скрыл от нее такую важную вещь и от того, что она оказалась в глупом положении перед Элис. Дядя Фестер призывает на помощь духов, те устраивают страшнейшую бурю, и гости вынуждены остаться у Аддамсов на ночь. Второй акт начинается со всеобщих ссор. Уэнздей предлагает Лукасу бежать, однако он боится принять такое радикальное решение (Я могу действовать спонтанно! Мне только надо сначала все обдумать!), и девушка находит его недостаточно сумасшедшим и уходит одна. Элис предъявляет мужу примерно те же претензии и выставляет его из спальни. Мортиша не может простить Гомесу лжи (Я всем пожертвовала ради этой семьи! Я ведь мечтала путешествовать! Я мечтала увидеть Париж! Я никогда не видела… канализацию Парижа!) и тоже отказывается уладить дело в постели. Единственная мысль, которая утешает ее – что смерть всегда рядом, за углом. Выйдя подышать воздухом, скорбящий Гомес перехватывает Уэнздей с чемоданом и утешает ее трогательным соло о сложности и противоречиях любви. Разговор отца и дочери подслушивает Лукас, и Гомес дает молодежи второй шанс (Ты знаком с моей дочерью? Это Уэнздей. И она лучшее, что могло с тобой произойти… Не облажайся!) Лукас заявляет, что готов умереть ради Уэнздей, девушка требует доказательств. Все необходимое под рукой – арбалет и яблоко. После бурного объяснения Лукас приходит в раж и завязывает Уэнздей глаза. Болт благополучно попадает в яблоко. Под чутким руководством мудрого дяди Фестера Мел Байнеке вспоминает молодость и заново признается в любви собственной жене. Дядя Фестер с подтанцовкой духов исполняет прочувствованный номер – он тоже влюблен, но избранница его далеко, это луна. Впрочем, судя по всему, луна вполне отвечает ему взаимностью. Итак, все влюбленные пары нашли взаимопонимание, кроме одной. Пока Гомес размышляет, как ему вернуть любовь жены и ищет по путеводителям подходящий отель в Париже (ни окон, ни полотенец, ни персонала!), Мортиша собирает вещи и уходит из дома. Гомес перехватывает ее на остановке такси и напоминает, как двадцать пять лет назад, когда они собрались пожениться, она тоже хотела скрыть этот факт от своей матери. История повторяется. Гомес выиграл спор, и Мортиша должна ему танец – это все, что он попросил у нее. Мортиша закатывает подол черного платья (Ми амор! Создание, полное постоянных сюрпризов! У тебя есть ноги!!!), и далее следует горячее танго де амор, а после – всеобщее примирение и проводы дяди Фестера, решившего тоже сделать решительный шаг в своей истории любви (Маленький шаг для меня, большой шаг для… луны!), и отправляющегося в космическое путешествие. Даже покрытый шерстью кузен Итт за компанию сочетается браком с кисточкой от портьеры. [/i]

В пересказе сюжет, вероятно, представляется бредовым, впрочем, ничего другого и не приходится ждать от семейки Аддамс. А на деле, эта история оставляет какое-то очень приятное впечатление. Да, Аддамсы коллекционируют орудия пыток, украшают свой дом черепами, склонны к садо-мазохизму и жесточайшему цинизму, однако, прежде всего это семья, в которой царит полное взаимопонимание, члены которой – живые и мертвые – по-своему мудры, неизменно остроумны и неизменно доброжелательны друг к другу и готовы прийти на помощь. И готовы научить других тому, что самое главное и единственное, о чем стоит говорить, это любовь – любовь и понимание между супругами, между родителями и детьми, между всеми членами семьи. И не помешает еще готовность шагнуть навстречу неведомому. Все, что просит Гомес в благодарность у счастливых Байнеке, вновь обретших друг друга – это рассказать свою историю другим (Нет ничего действеннее сарафанного радио!).

Немецкая версия оказалась, к моей радости, калькой именно с нэшнл-туровской, во всяком случае, в ее основу лег перевод либретто этой версии. Перевод в целом оказался даже слишком точен, так как некоторые шутки лучше всего воспринимаются на английском языке, но в некоторых случаях фрагменты текста все-таки заменили ради наилучшего восприятия или политкорректности, а также добавили чисто заарлендские фишки, которые, наверно, будут удалены в следующем прогоне мюзикла в Бремене.

В чем не приходилось сомневаться, выбрав версию, наиболее далекую, собственно, от традиций семейки Аддамс, немцы сделали ее намного готишнее, макабристее. Все-таки у европейцев больше понятия о готике, чем у американцев, по крайней мере, насколько это касается мюзикла. Не зря же на Бродвее хронически проваливаются шоу о вампирах… Если в американском варианты Аддамсы производили впечатление людей веселых и эксцентричных, ну ладно, со своими тараканами, то мерцигское семейство производит по-настоящему жуткое впечатление, как и сам их дом. Декорации очень хороши для походной палаточной постановки – увитые плющом колонны, перевозимые с места на место части дома. Театр специально разыскивал для постановки старую мебель – не антикварную, а именно старую, видавшую виды. И в результате дом Аддамсов производит впечатление дома заброшенного, давно покинутого обитателями, с облезлыми обоями, покосившимися портретами, пропыленными покрывалами, шаткой лестницей, хищно щерящейся торчащими концами металлических прутьев, декором тут и там в виде черепов и человеческих костей. На сцене присутствует кровь - немцев не смущает приводить детей на семейный мюзикл, где отрывают головку птичке, давят каблуком крысу и скармливают растению-убийце, а девушка приносит на обед пробитого стрелой белого кролика, с залитой кровью шерсткой (Умница! Где ты его подстрелила? – В зоосаде). Цветовое решение – сочетание холодных оттенков зеленого и фиолетового. Те же мертвенные цвета присутствуют и в облике жителей этого дома, зеленоватый оттенок на лицах обеспечивает освещение, серо-фиолетово-черные фигуры контрастируют с традиционно белыми костюмами «предков». Предки представляют собой фигуры из разных эпох и народов. Находясь в столовой, предки держат картинные рамы, намекая, что наблюдают (по традиции многих готишных сюжетов) за потомками с портретов. И, кстати, с предками был связан один любопытный момент. В немецкоязычном мюзикле не бывает более-менее равноценных актерских составов, там практикуются постоянные передвижки внутри каста, так что почти все актеры, кроме ведущих, исполняют по несколько ролей. Если кто-то из главных героев выбывает, его заменяет подходящий по типу актер из второго по значимости эшелона, на его место перемещают кого-то из «кордебалета», а в самом низу иерархии находятся свинги, которыми затыкают какие придется дыры. В данном случае у главных героев – Гомеса и Мортиши замен не предполагалось, с остальными было все как обычно. В одном из шоу, которые я посмотрела, отсутствовала миссис Байнеке, ее заменила актриса, изображавшая даму XVIII века из предков, которой по ходу дела дядя Фестер отрывает голову. У заменяющей актрисы было желтое платье, как и должно быть по сюжету, но другого покроя, нежели у первосоставной, а в качестве предка на ее месте выступала девчушка (или это был юноша) в роковом прикиде. Голову ей благополучно оторвали, так что головка с соответствующими чертами лица была на этот случай заготовлена. Потом уже я сообразила, что этот актер или актриса – свинг, который благодаря костюму унисекс, может заменить любого из предков, и мужчину, и женщину. Любопытно, что здесь у каверов свои собственные костюмы и образы.

В этой версии присутствует растение-хищник, которое исчезло в версии тура, и молния (Карина мия, я никогда ничего не скрывал от тебя, и пусть молния поразит меня на этом самом месте, если я что-то скрываю от тебя сейчас! – Гомес – нечистая совесть и хорошая реакция – отскакивает в сторону, и в место, где он только что стоял, ударяет молния, зрительницы в зале взвизгивают, из клубов зеленого дыма поднимается трогательное дымное колечко и медленно уходит на колосники, провожаемое всеми взглядами в зале и на сцене). Еще мне понравилось, что в этой версии Гомес, устраивая потенциальному зятю суровый допрос, внимательно осматривает обручальное кольцо, которое тот подарил Уэнздей, в лупу. Зато на порядочного монстра под кроваткой Пагзли средств не хватило, высунулись оттуда две короткие лапки и вяло помахали.

Во всем этом декадансном антураже члены семейства производят соответствующее впечатление – мрачноватый и жестокий по сравнению со своим американским коллегой дядюшка Фестер (вспомнить оторванную голову), мудрая старая ведьма бабушка с лицом усеянным темными бородавками, маленький монстр Пагзли с болезненно запавшими глазами и украшенной черепами пижамой (Отчего ты не спишь, тараканчик мой? – Не могу. В шкафу не прячется чудовище. – Я уверена, оно спряталось где-то в комнате. Ну, закрой же глазки, мой маленокий паразитик, а то чудовище не придет и не съест тебя).

Помимо Крёгера, в шоу участвовала еще одна звезда не меньшей значимости – Итан Фриман, в роли Мэла Байнеке. Видимо, оба перекочевали сюда логически из предыдущей работы Гергена – «Визита старой дамы», поэтому наблюдая абсурдный «мужской» разговор между «отцами», пока Гомес усаживал Байнеке на кресло из запасов испанской инквизиции (мужчине надо иметь хобби, кто играет в карты, кто в гольф, а я... коллекционирую инструменты убеждения), я не могла отделаться от образов Альфреда Илля и Учителя и не могла не восхищаться тем, насколько далеки их нынешние герои от той истории. Разве что, на мой взгляд, Фриман слишком интеллигентен для среднестатистического американца из глубинки (Посмотрели мы на ваш Нью-Йоркский стиль, теперь возвращаемся в настоящую Америку!). Впрочем, те же претензии прежде предъявляли Уве касательно «Визита», мол, он больше похож на университетского профессора, чем на провинциального лавочника, а в Хэйрспрее у него американская прачка принялась сыпать французскими фразочками – привнес свое в роль, что называется. Это, конечно, неправильно, но от таких «ляпов» актеры как-то только… симпатичнее :)

Уэнздей и Лукаса играли молодые, активно растущие звездочки – Яна Стелли и Доминик Хеес. По фотографиям Яна показалась мне полноватой для роли Уэнздей, однако девочка была великолепна, одна из крупнейших удач этого каста. Мрачный взгляд исподлобья, потрясающе точные интонации. Паричок в виде черных девчоночьих косичек – реверанс оригиналу, до которого в Америке не додумались. А еще за счет плотного сложения и крупных черт лица (не говоря уже о ямочках на щеках) она внешне чем-то неопределенно похожа на Крёгера, то есть действительно можно представить, что она его дочь.

Роль Мортиши доверили супруге руководителя Цельтпаласта Эдде Петри. Эдда – женщина внушительная, очень высокая и худая, что подчеркивало традиционное черное платье в пол с декольте «отсюда аж до Венесуэлы» и длинные гладкие черные волосы. Хрипловатый низкий голос, властные манеры подчеркивали готишность образа, однако чего-то мне в ее подходе не хватило. Любви к семье. Ее Мортиша – решительный капитан этого безумного корабля, уверенной рукой ведущий свой экипаж в самые опасные водовороты, не терпя возражений и неподчинения. Да, в мюзикловой версии истории Мортиша – признанная всеми глава семьи, и Гомес у нее на коротком поводке, но в ней должно ощущаться и внимание к другим, а не только готовность вцепиться когтями в плечо (И если через двадцать пят лет брака ты не можешь сделать для меня…) или разразиться слезами. В общем, мерцигская Мортиша хороша с точки зрения стиля, духа, буквы, но химии между ней и партнером мне не хватило.

Зато визуально они воспринимались совершенно карикатурно, как в оригинальном комиксе – Мортиша высокая и худая, Гомес маленький и квадратный (как выразился сам Уве в одном интервью: «Не пугайтесь, я выгляжу, как округлевший Кларк Гэйбл»). Очень непривычно было видеть Уве на низких каблуках, впервые со времен Наполеона его рост был преимуществом, на котором стоило играть. На образ работал и широкий пиджак Гомеса, и походка слегка враскачку, уперев руки в бедра, и сама непропорциональная фигура Крёгера и довольно нестандартные черты лица. Мне понравилось и то, что его не стали делать жгучим брюнетом, парик у него был черный с проседью и оттого выглядел на нем естественно.

Роль Гомеса объемна, собственно именно этот персонаж тянет на себе весь спектакль – пять соло (хотя два небольшие) и дуэт, не считая общих номеров, много танцевальных эпизодов. После Силлза к Гомесу Крёгера нужно было привыкнуть, так как герой Силлза представляется мне тоньше в смысле юмора и аристократичнее, однако привыкнув, я осознала, что в Крёгере куда больше именно от пылкого испанца, каким должен быть Гомес, с его потрясающей пластикой, порывистыми движениями, гиперэмоциональностью, готовностью в любой миг или начать танцевать или разразиться рыданиями, плюс роскошный испанский акцент (на последерньерной вечеринке я сказала ему, в каком я восторге от его немецко-испанского прононса, ответом на что был мгновенно обрушенный на меня поток сознания голосом Гомеса, пока я давилась от смеха, завершившийся указанием на пробегавшего мимо «Пагзли» и пояснением: «А это мой сын!»).

Отдельной темой была хореография – этот мюзикл насыщен танцевальными сценами, а смотреть на танцующего Уве я могла бы сутками напролет. Хотя он и не претендует на профессионализм в этом плане, но одна моя знакомая заметила, что «у него в танце задействованы мышцы, которые у остальных обычно остаются неподвижными». Только от «танго де амор», кульминационного номера всего спектакля, да еще и чисто танцевального, я ждала большего – в Америке, во всяком случае, в версии тура, его хореография куда сложнее. Зато красная рубашка Гомеса придавала танцу подчеркнуто испанский колорит.

Наиболее же сильное впечатление на меня произвела сцена объяснения отца и дочери (вполне ожидаемо, впрочем). Уве как актеру, ориентированному все-таки больше на драму, и в комедии особенно хорошо удаются именно элементы драмы. Это очень нежная, сентиментальная сцена, однако в американской версии сама песня «Happy/Sad» меня особо не цепляла, здесь же я не могу от нее отвязаться. Может быть, дело в более драматичном немецком тексте, а может быть, эти слова приобретают большую силу воздействия именно в устах карикатурного нескладного Гомеса, только что почти потерявшего жену и готового расстаться с дочерью (ты стоишь передо мной, дитя мое, я вижу, что ты такая взрослая. И оттого я счастлив, и в то же время мне больно). И неподдельной искренностью были проникнуты и отеческий поцелуй в макушку, и дорожки слез на щеках девушки. Вот тут «химия» была, «химия» другого рода, но очень правильная «химия».

Особенно эффектным было, разумеется, заключительное представление. Здесь не было принято хохмить на сцене (отчего дерньеры в больших театрах иногда превращаются в такой большой междусобойчик, и случайно попавший сюда в первый раз зритель никак не получит правильного представления о спектакле), зато заметно было, как актеры стремились проявить себя в самой полной мере и, как волновались они, тоже было очень заметно. Лукас перепутал будущую профессию, Гомес забыл вовремя с интересом посмотреть на Лёрча, когда Байнеке обозвал его зомби, дядя Фестер ухитрился запустить в публику футбольным мячом… Пока мяч вызволяли, Уве красноречивым жестом вытирал платком Мортиши лоб, впрочем, видно было, что весь его пиджак был насквозь мокрым от пота. А во время танго де амор Гомес вручает Мортише живую розу и, зная, что она не терпит розовых бутонов (ибо главное в розах – шипы!), Гомес резким движением срывает с цветка и отбрасывает лепестки, они весело планируют на публику. На дерньере же Уве так рванул розу, что оторвал весь бутон целиком, и он шмякнулся красной лужицей в проход.

Но и публика на дерньеру съехалась правильно настроенная и активная. Впрочем, в этом необычном театре вообще созданы особые условия контакта между публикой и сценой. Здесь нет традиционного выхода для актеров, выход из театральной палатки один – через буфет, и только логично после представления задержаться там и выпить бокал, переваривая впечатления, особенно при наличии хорошей компании – это правило распространяется на всех, и зрителей, и актеров. Тем более, если это было завершающее сезон представление – все желающие отмечают вместе, все обсуждают увиденное и чувствуют себя одним целым.

Но хайлайтом поездки для меня стал подарок, который мне устроили мои знакомые из Мерцига, - мне доверили вручать герою вечера букет белых роз от благодарной общественности. Судя по выражению лица, герой был в некотором шоке от размеров благодарности – букет я несла двумя руками, обнимая, как младенца, одной я бы его ни обхватить, ни удержать не могла. А потом я решила познакомиться с Итаном Фриманом, и оказалось, что он меня уже знает :)

Когда я говорю кому-нибудь даже из немецких знакомых, что была в Мерциге, меня осторожно спрашивают, что это такое. Теперь я хорошо знаю, что это такое, и могу сказать, что другого театра с настолько товарищеской атмосферой я не видела. И если будет повод, непременно поеду туда снова. Да и места там замечательной красоты...

Если останусь жива и все удастся, как надо, то в конце года-начале следующего будет новый отчет и на этот раз - обещаю - не только о Крёгере ;)