[Targhis]

* * *

Я мчался по пустынной лесной дороге, чувствуя коленями, как ладно двигаются могучие мышцы коня, а в голове опять загрохотала музыка, и мне казалось, что мой белый жеребец тоже слышит ее и потому сам все больше торопится вперед. Как будто от нее можно убежать…

Я решил, что могу взять его, раз уж это подарок, а моя скромная и пугливая гнедая кобылка поспевала за нами с поклажей.

О низаритах, поджидавших меня где-то на пути, я даже не помнил. Если тот человек хотел напугать меня, то напрасно – я не придал этой угрозе ни малейшего значения. Наверно, зря. Самая глупая ошибка – переоценить свои силы.

Их было, по меньшей мере, трое, как выяснилось потом, и они разделились, чтобы наблюдать за разными дорогами. Они знали, что я не полезу по бездорожью, так как не захочу ни расстаться с лошадьми, ни рисковать ими…

Я не понял, откуда он взялся, может быть, выследил меня, срезал путь напрямик через лес и поджидал, или догнал верхом – в черепе у меня гремело такое, что я не слышал и топота собственного коня.

Сработал необъяснимый, но безошибочный инстинкт, выработанный всей моею безумной жизнью, и, не услышав – ощутив спиной легкий свист, я резко дернулся в сторону, и метко брошенный нож скользнул мимо меня. У коня – балованного королевского любимца – такого инстинкта не было. Или я сам, подавшись вбок, рванул поводья и заставил его повернуть голову… Нож попал ему в шею.

То ли это было издевательское напоминание свыше о том, как недолговечны королевские милости, то ли – тонкий намек на мою смертельную невезучесть, распространявшуюся на всех, кто меня окружал… Я уже успел полюбить этого коня…

Кровь, черная в звездном свете, упругой струей ударила мне в колено, а конь, захрипев, качнулся с дороги в сторону, проломил густые заросли подлеска и слетел в отлично спрятанный за этими зарослями овраг… А чего еще было ожидать, что там окажется уютная полянка?

Я пытался ухватиться за ветки дерева, но только разодрал ладонь острым сучком, а конь не столько свалился, сколько сбежал по крутому склону, я соскользнул с него, еле успев высвободить ноги из стремян, и он рухнул сверху, впечатав меня в мягкую глину.

Прочность собственных костей меня всегда поражала.

Впрочем, в тот момент я отнюдь не был убежден в их целости. Я знал только, что почти раздавлен огромным еще живым лошадиным телом, что мне не вздохнуть, а конь еще дергается, то и дело ударяя изгибом шеи мне в лицо. А низарит наверняка крадется сверху и ищет наиболее безопасный спуск в овраг. Он не уйдет, не убедившись, что я мертв. Они меня уже упустили на Востоке. Но об убийце я еще успею подумать, когда он сюда доберется…

Я обхватил, как сумел, мокрую и дрожащую шею коня, и, по возможности, отодвинув от лица слипшиеся пряди гривы, заговорил, с хрипом выталкивая слова перехваченным горлом, но стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче. И конь успокоился, перестал биться, тяжелая голова опустилась на землю, еще больше вдавив меня в полужидкую почву. Потом его дыхание стихло, и слышен стал только шелест ручья, да мое надсадное хрипение. Конь был мертв. И, черт возьми, кое-кто должен был за это ответить…

Но как же неудачно он меня придавил! Я оказался как раз в мокрой глинистой яме у самого подножия склона, голова располагалась ниже ног, торчавших где-то там, с другой стороны коня, и мне нужно было вытолкнуть его вверх, чтобы освободиться. Кое-как просунув под него руки, рыча от напряжения, я сумел приподнять его, упереться коленом в еще теплую плоть и вывалить его из ямы. Конь медленно заскользил по глине к ручью, а я, поизвивавшись в яме, наконец, исхитрился встать на колени и замер там, охваченный одним всеобъемлющим ощущением – я дышал. Полной грудью. С болью и с наслаждением.

Но тихое шуршание выше по склону заставило меня прервать это восхитительное занятие. Я задержал дыхание и прислушался.

Спускается. Но склон крутой, ему придется спускаться куда дольше, чем получилось у меня. И все равно, времени почти не было. Я пригнулся, надеясь, что в этой яме меня не видно сверху. Руки трясло, ладони были мокрыми и липкими от крови и глины. Сюртук, кажется, вымазался в глине сплошь, я торопливо расстегнул пуговицы на груди и вытер ладони о сухую ткань жилета. Искать носовой платок было некогда. Надо было… дышать. Я застыл, контролируя дыхание, собирая все силы, какие оставались… на неделю вперед. Я знал, что потом придется расплачиваться. Но ничего другого не оставалось.

И когда низарит неуверенно зашлепал по глинистому берегу ручья, мое сердце билось спокойно и размеренно, руки больше не дрожали, и петля привычно улеглась в ладонь. И я знал, что мой рывок из засады будет стремительнее броска кобры.

* * *