Путь «Стиляг» на сцену Театра Наций был непростым. Кастинг длиной в полгода, череда изменений в постановочной группе, конфликты интересов и даже многократная переделка макета декораций явно не способствовали спокойной рабочей атмосфере при выпуске премьеры. Я решил отправиться на спектакль через три месяца после первого показа, когда страсти немного улеглись, а премьерная нервозность уже не исказит ни исполнение, ни восприятие.
Изнурительные туры кастинга, докастинга и перекастинга дали тот компонент, который чаще всего хромает в музыкальном спектакле, поставленном в драматическом театре — стабильное музыкальное качество. При отсутствии каких-то выдающихся голосов, буквально все артисты демонстрируют ровный, грамотный и слаженный вокал.
фото: Ира Полярная, Театр Наций
Хоры звучат прямо неправдоподобно хорошо (хормейстер Анна Шавердьян) — вкрадывается подозрение, что не обошлось без предзаписанной звуковой дорожки. На высоте инструментальный ансамбль (дирижер Евгений Загот), отлично выстроен звук (саунд-дизайн Михаила Соколика) — в умелых руках наконец-то стало понятно, что дорогостоящее звуковое оборудование Театра Наций не миф, а реальность. В общем, ушами от спектакля получаешь удовольствие как будто даже впервые за долгое время.
С хореографом спектакля произошла странная история. Изначально заявленный Олег Глушков, который ставил танцы в оригинальном фильме Валерия Тодоровского, довольно быстро отказался от участия в проекте. Со времени съемок фильма у Глушкова появился внушительный список театральных работ в качестве режиссера. Говорят, что он метил в постановщики сам, не захотев довольствоваться хореографией под чужим руководством. Выпуск довольно блеклой «Синей синей птицы» в том же театре аккурат перед постановкой «Стиляг» явно не укрепил позиций Глушкова. В итоге режиссер Алексей Франдетти позвал сразу двух помощников — своего постоянного соавтора Ирину Кашубу и Анатолия Войнова, с которым сотрудничал в работе над спектаклем «Гордость и предубеждение». Получилось броско и энергично.
Вообще музыкальные номера сделаны на совесть и исполняются с удовольствием. Но как только смолкает музыка, энергия пропадает в один момент. И вот тут возникает вопрос — а что в этом спектакле делал режиссер?
Ситуация вышла парадоксальная — Тодоровский снял красивый, образный, поэтический фильм, хотя вообще искусству кино, родившемуся из стремления зафиксировать реальность, более свойственна прозаическая речь. Искусство театра же, родившееся из ритуала, более склонно как раз к поэзии. Но Алексей Франдетти, получив в распоряжение бездонные бюджеты и технические возможности Театра Наций, умудрился сделать совершенно прозаическую адаптацию поэтического фильма.
фото: Ира Полярная, Театр Наций
Казалось бы, жанр мюзикла охоч до новых технологий, а на сцене Театра Наций успешно воплощались миры, рожденные бурной фантазией Роберта Уилсона и Робера Лепажа. Да что там — даже уже упомянутая «Синяя синяя птица» может похвастаться весьма занятным визуальным рядом. Тем более неожиданно, что смотреть в «Стилягах» особо не на что (сценограф Тимофей Рябушинский), кроме танцев и ярких костюмов Анастасии Бугаевой. Любимые режиссером фронтальные мизансцены и беготня между рядами зрительного зала утомляют. Эффектно задуманный финал первого действия, в котором танцующие пары поднимаются в воздух и поют «Восьмиклассницу», вышел скорее неуклюжим — ну уж очень нелепо и архаично смотрятся подсвеченные толстые подвесы, удерживающие героев над сценой (художник по свету Иван Виноградов). Хорошо придуман разве что эпизод, где Мэлс учится играть на саксофоне.
Несмотря на безусловную важность визуальной составляющей, мюзикл как жанр сознательно сторонится многих новаторских театральных веяний, осторожно экспериментирует с формой. В первую очередь музыкальный спектакль должен рассказать историю, внятно и подробно. Стало быть, основная задача режиссера — проработать взаимоотношения персонажей и привести все компоненты спектакля к общему знаменателю. Для этого не нужно выдумывать хитроумные концепции, изобретать сложную систему символов или искать неожиданную эстетику. Но удивительно — именно эта базовая режиссерская задача почему-то оказывается слишком сложной и вместе с тем как будто необязательной.
Артисты в спектакле зачастую предоставлены сами себе. Кажется, режиссер считает, что на разбор ролей не стоит тратить время: у актеров есть сценарий, сами все сделают. Наиболее удачными в драматическом плане оказываются сцены, максимально близко воспроизводящие фильм. Эмиль Салес (Мэлс), Анастасия Тимушкова (Польза) и остальные стиляги выезжают на молодости, слишком часто переходя с речи на крик, Анна Галинова (мама Пользы) берет опытом и харизмой, а Игорь Балалаев (папа Мэлса) настолько не знает, чем заняться его не особо нужному здесь персонажу, что начинает играть своего же Васю из спектакля Московской оперетты «Любовь и голуби». Честно, когда артист под копирку переносит из другого спектакля не только жесты и интонации, но и целые фразы, например присказку «Вот компот!», возникает ощущение легкой шизофрении, которое затем сменяется неловкостью. В более выигрышном положении оказывается Сергей Векслер, которому есть где развернуться сразу в нескольких эпизодических ролях.
фото: Ира Полярная, Театр Наций
Из этой непроработанности возникает основная проблема спектакля — героям не получается сопереживать, а если нет сопереживания, то зачем вообще нужна такая история? Фильм Тодоровского при всей своей наивности, красивости и сказочности трогал и ненавязчиво, но убедительно подавал социокультурную проблему. В спектакле сказочности немного, зато смысл подается весьма нарративно. Безобидная фраза Фреда «Важно не то, что снаружи, а то, что на подкладке» из финальной сцены, где он рассказывает Мэлсу, что в Америке на самом деле нет стиляг, в спектакле превращается в плакатное «Важно не то, что снаружи, а то, что внутри», причем из уст мастера спорта по кикбоксингу Александра Новина, разменявшего пятый десяток лет и продолжающего играть в театре исключительно мальчиковые роли, звучит с пафосом политической речи. Но чем громче со сцены крик, тем меньше понятно, в чем же трагедия стиляг и прочих инакомыслящих. Сцена ареста Боба вышла какой-то скомканной, и вообще не вполне ясно, кто и что кроме доблестных комсомольцев и вредных пенсионеров мешает стилягам ярко одеваться и весело танцевать.
С 2008 года, когда на экраны вышел фильм Тодоровского, мы повзрослели и постарели, субкультуры, которые цвели пышным цветом десять лет назад, сошли на нет. Но что удивительно — фильм, который я специально пересмотрел после спектакля, по-прежнему трогает. А вот театральные «Стиляги» оказываются не более чем приятным и необязательным вариантом проведения вечера.
