11 октября 2008 года в Москве состоялась премьера мюзикла «Красавица и Чудовище», на которую был приглашен автор музыки к спектаклю — знаменитый американский композитор Алан Менкен. Вашему вниманию предлагается полная версия интервью, которое Алан Менкен дал газете «Коммерсантъ». С вариантом, вышедшим в печать, вы можете ознакомиться на сайте издания.
— Как вам понравилось московское шоу? Заметили ли Вы какие-нибудь специфически российские особенности в этом спектакле?
— Мне очень понравился спектакль. Всегда интересно видеть свое произведение в контексте другой культуры. Ведь в каждой стране расставляются свои акценты, зритель по-разному реагирует. Вот, например, во втором акте есть сцена с хозяином сумасшедшего дома. Когда-то мы с Тимом Райсом написали ее специально для премьеры на Бродвее. В этой сцене музыкальный номер по теме напоминает ваш казачок. В американских постановках зритель никогда на него не реагировал, а здесь у публики возникает естественное узнавание.
Вот вам другой пример вчера в сцене когда Чудовище отпускает Белль к отцу, актер сыграл так эмоционально, что я был искренне тронут. Эта чувственность актерской игры на бродвейской сцене встречается не часто, а здесь она меня особенно подкупила. Мне очень понравилось сценографическое решение. Для тех, кто не видел постановку в Нью-Йорке, разница почти незаметна, а мне очень понравилось, как интересно и успешно вы в Москве решили пространство.
— В России многие считают, что развлекательный жанр мюзикла чужд нашему психологическому театру. Как вы думаете, у мюзиклов в разных странах существует своя национальная специфика или этот жанр интернационален?
— Мюзикл как жанр родился на Бродвее. Он берет свое начало от водевиля. Но с какого-то времени, а если говорить точнее, то благодаря композиторам Роджерсу и Хаммерстайну, а также английским мюзиклам, этот жанр стал приобретать некоторые черты, присущие опере. На сегодня, если актер поет на сцене в драматургическом произведении, можно считать, что это уже мюзикл. В таком контексте он существует в любой культуре. Все его отличие в том, что для того, чтобы двигать действие вперед, в мюзикле используется песня. Сам по себе этот жанр универсален.
— Вы восьмикратный лауреат «Оскара». В чем секрет такого невероятного успеха?
— Помогает сотрудничество с Диснеем. (Смеется.) Один из секретов в том, что я легко отказываюсь от собственных привычных подходов, от наработанных мною приемов, и позволяю сюжету и персонажам как бы петь самостоятельно. Я всегда стараюсь создавать сюжеты в рамках зрительского понимания. Именно поэтому зрителю так близки мои истории. С одной стороны, я просто рассказываю историю музыкальными средствами, но с другой стороны, можно говорить, что в жанре сложились определенные стили, которые понятны любителям мюзикла и близки им. Вот например в «Русалочке» Краб поет у меня в стиле «калипсо», и зритель понимает и принимает такое решение; оно ему близко. Это больше чем песня, здесь заложена некая идея. «Вы наш гость» в «Красавице и Чудовище» — не просто яркий и праздничный театральный номер; это тоже некая театральная идея.
То, что Джинн в «Аладдине» поет в стиле Фатца Уоллера, в джазовых ритмах, это ведь тоже жанр, а не просто музыкальное решение. А жанр помогает вам что-то понять о самом персонаже. И так вплоть до «Зачарованной», где анимационный персонаж попадает в реальный мир. Зритель понимает, о чем идет речь, и тем самым персонаж становится ему ближе.
— Существует ли какая-то специфика в работе композитора над анимационными проектами? Чем эта музыка должна отличаться от театральной музыки или музыки для кино? И возникают ли трудности при ее переносе с экрана на сцену?
— Больших отличий у музыки, написанной для бродвейского мюзикла, и для мюзикла анимационного нет. Мюзикл — это мюзикл. Нужно прописывать персонажей, определяться с их музыклаьной стилистикой. Есть некие различия в подходах, но даже там очень много исключений. Вот, например, анимационном фильме «Красавица и Чудовище» было шесть песен, в американской постановке на Бродвеее — 14 или 15. сценический мюзикл прописывается более тщательно, но в анимации каждая песня привлекает заведомо больше внимания.
Сам по себе переход от фильма к спектаклю тоже не так сложен. Особенно, если зрители успели полюбить анимацию, они переходят, уже зная, чего ждут. Критикам в этом смысле труднее, так как им кажется, что они всегда знают, как именно то или иное произведение нужно адаптировать для сцены. Но и им приходится отступить под напором зрительского интереса. Проходит два месяца после премьеры и, если кассовые сборы в порядке, аргументов у критиков остается немного. Что касается музыки к фильмам, то это совсем другая история, потому что там есть не только песни, но и музыкальные темы. Работая над фильмом, я всегда начинаю с песен, и только потом перехожу к музыкальным темам, которые как бы связывают и песни, и весь сюжет между собой.
— Чем Вы объясняете огромный успех мюзиклов на основе мультфильмов не только у детской, но и у взрослой аудитории? Не кажется ли Вам, что современные люди, читающие «Гарри Поттера» и обожающие Шрека, более склонны к инфантилизму, чем предыдущие поколения?
— Начнем со второй части вашего вопроса. Я не думаю, что нынешнее поколение более инфантильно. Каждое поколение привлекает в искусстве то, что имеет прямое отношение к ребенку, сидящему в каждом из нас. Если бы люди не хотели смотреть ничего другого, кроме мюзиклов по анимационным фильмам, Шрека и Гарри Поттера, тогда бы я с вами согласился. Но ведь это не так, это всего лишь часть современной культуры, пусть даже и очень большая и заметная ее часть.
Анимационные мюзиклы, кстати, имеют гораздо большее отношение к современной культуре, чем к сказкам, по мотивам которых они написаны. Сказка здесь всего лишь отправная точка сюжета. Весь вопрос в том, что, адаптируя этот сюжет, мы пользуемся современным словарем и оперируем ценностями сегодняшнего дня.
Берем, к примеру, «Аладдина», но рассказываем его историю в ритмах американского джаза, в стилистике Фатца Уоллера. Это ведь уже совсем другое дело: зрителю это близко, ему это нравится, он с этими мотивами вырос, они всем знакомы. А сегодня, когда мир балансирует на грани больших потрясений, когда мы живем в эпицентре информационного взрыва и совершенно не уверены в своем будущем, людям особенно важны те ценности, которые их объединяют. Кстати говоря, диснеевская традиция мюзиклов и анимационных фильмов безусловно относится к таким универсальным ценностям.
— «Красавица и Чудовище» в свое время задала моду на мюзиклы на основе мультфильмов. Исчерпала ли себя эта мода или нет? Какие новые тенденции сегодня заметны на Бродвее?
— Я бы сказал, что традиция делать мюзиклы, основанные на анимационных фильмах, себя отнюдь не исчерпала. В ближайшее время выходит на сцену «Шрек», недавно состоялась премьера «Русалочки». Уверен, что будут еще и другие постановки. Будет ли это продолжаться так, как сейчас, не знаю. Повторяться ведь никому из нас не хочется.
«Зачарованная», например, была для меня попыткой выхода в какую-то совсем новую стилистику. Мало кто так озабочен поисками новых форм, как я. Несмотря на огромный успех наших анимационных мюзиклов, мне по-прежнему хочется развиваться в творческом плане. С другой стороны, пока к музыкальной анимации существует зрительский интерес, я, как композитор, хочу принимать в этом участие. Для меня как композитора это естественный способ самовыражения.
Мне всегда казалось, что в мюзикле как в жанре, очень многое определяется стилем, теми параметрами, в которых произведение существует. Так, «Лак для волос» — это музыка
Наиболее успешные мюзиклы во все времена всегда очень четко определяются тем или иным стилем, но сегодня зрителя явно в большей степени привлекают разнообразные новые формы, а не мюзиклы в классическом понимании — произведения, поставленные по оригинальным сюжетам. Сегодня одинаково важны как сюжет, так и форма его подачи.
— Работая над музыкой к «Красавице и Чудовищу», вы пересматривали фильмы по этому сюжету или работали с чистого листа? На кого вы ориентировались в этой работе? Какого впечатления добивались?
— На этот вопрос лучше всего ответил бы мой дорогой друг и соавтор Говард Эшман, которого уже нет на свете. Ведь в «Красавице и Чудовище» я был «всего лишь» композитором. Когда Говард тяжело заболел, а потом его не стало, мне пришлось постепенно брать на себя и решение драматургических задач. В каком-то смысле предыдущие версии этой истории — и фильм, и сама сказка, — на нас влияли, но в конечном итоге главным было рассказать эту сказку в стилистике Дисней. То, что мы придумали с заколдованными слугами в замке, превратив их в предметы домашнего обихода, определило очень многое. То, что главной героиней мы сделали Белль, тоже было очень важно. Какие-то персонажи придумывались с нуля. Так, например, был придуман Гастон. В процессе работы над мюзиклом этот самовлюбленный хвастун и грубиян неоднократно преображался, пока не стал таким, каким мы его видим сегодня.
— Когда Вы узнали о тяжелой болезни вашего соавтора — Говарда Эшмана, повлияло ли это мрачное известие на атмосферу произведения, ставшего для вашего друга «лебединой песней»?
— Нет, на то, как я писал музыку, это скорее всего, не повлияло. Говард и я — профессионалы, мы писали это так, как должны были писать. Это скорее отразилось на атмосфере, в которой мы работали, на горьковатом привкусе неизбежности происходящего. Для нас обоих это было очень трудное время. Я знал, что Говард умирает, он тоже знал, потому что в то время СПИД был смертельным приговором. Ему еще в середине
О том, что Говард смертельно болен, я узнал во время церемонии вручения «Оскара» за «Русалочку». После этого он прожил еще год. Можете себе представить, что в эмоциональном плане это был очень непростой для нас год. Мы продолжали работу над «Аладдином», а потом его не стало.
С тех пор не проходит дня, чтобы я не думал о том, как сложилась бы моя жизнь и творческая судьба, если бы Говард остался жив. Мне грех жаловаться, но по-моему и меня, и зрителей кто-то очень сильно обокрал, лишив тех произведений, которые мы с ним могли бы создать вместе. Я всегда с благодарностью вспоминаю годы нашего сотрудничества и то огромное влияние, которое он оказал на меня и на многих других людей.
— Написав столько прекрасных песен для героев детских сказок, Вам не хотелось бы вернуться к тому, с чего Вы начинали, и создать что-то радикальное в духе черной комедии «Магазинчик ужасов»?
— Я всегда продолжал заниматься этим. У меня в 1997 году вышел спектакль под названием «Странная любовь (Weird Romance)», в каком-то смысле похожий стилем на «Магазинчик». Скоро на Бродвее выйдет мой мюзикл «Сила веры (Leap of Faith)», написанный в стиле госпел. «Действуй, сестра (Sister Act)» уже в этом году будет показан в Лондоне — это постановка Stage Entertainment.
Я совсем не ищу сказочных сюжетов, скорее наоборот — это они меня находят. Наверное, можно сказать, что я умею убирать приторно-сладкий привкус из этих историй, и рассказывать их совсем другим языком. Я не смотрю на сказку сверху, а скорее, существую с ней на одном уровне; я пишу ее как бы от лица того ребенка, который сидит во мне самом. Я сам получаю от этого процесса огромное удовольствие, и очень благодарен своему зрителю, который готов идти за мной туда, куда я его позову.
Покойный Говард замечательно умел это делать. Возьмите, например, того же Гастона — в нем же нет ничего сказочного. Он хам и грубиян, и в нем есть много от самого Говарда. Там много параллелей с его жизнью, с его ощущением самого себя. Я не хочу углубляться в эту тему, но когда я слышу «я в детстве глотал по десятку яиц» или «зато повсеместно растут волоса», я не могу удержать улыбку, потому что в этом весь Говард, который так ярко и талантливо описал этого персонажа.
— Над какими еще литературными произведениями или сюжетами Вам хотелось бы поработать?
— Как я уже говорил, в Лондоне выходит «Действуй, сестра», а на Бродвее — «Сила веры». Работаю над несколькими анимационными мюзиклами, занимаюсь адаптацией фильма «Продавцы газет» (Newsies); хочу из него сделать мюзикл. В Нью-Йорке в скором времени мы с Тимом Райсом впервые послушаем в форме оратории новую редакцию нашей совместно работы под названием «Царь Давид». Это будет в Театральном центре «Скирбол» Нью-Йорского университета в ноябре. В Сиэттле выходит новая постановка «Горбун из Нотр-Дама», вот, пожалуй, и все пока.
— Вам уже приходилось работать с русскими художниками: сценографию к мюзиклу «Русалочка» делал Георгий Цыпин. Нет ли у Вас новых планов, связанных с Россией?
— Я буду счастлив такому сотрудничеству в любое время. Только выбор далеко не всегда за мной, к сожалению. Должен сказать, что декорации к «Русалочке» Георгий Цыпин сделал совершенно замечательные, там и художник по костюмам тоже была русская. Я уверен, что мы еще не раз будем работать вместе.
Кто знает, может быть это будет даже что-нибудь русское.
октябрь 2008
