Когда в конце марта состоялась официальная премьера мюзикла «Преступление и наказание» в постановке Андрея Кончаловского, от спектакля осталось долгое и очень неоднозначное послевкусие: изумительная сценография, разнообразная партитура, яркие образы и при этом — досадное отсутствие целостности, рваная сюжетная линия, невнятность мотиваций главных героев. Казалось, деконструкция хрестоматийного сюжета не пошла мюзиклу на пользу.
К лету спектакль «отпенился», настоялся и сложился. История, рассказанная со сцены, была куда убедительней и реалистичней.
Увлеченный радикальными политическими идеями студент Родион Раскольников (Станислав Беляев) не желает быть шестеренкой, безгласным рабом в стране, где власть имущие всесильны и безнаказанны, а законы душат свободу. Он выдвигает теорию, по которой не должность наделяет человека властью, а его сущность, внутренний героизм. Истинный герой не подвластен законам писанным, а только внутренним — высшим, и преступить закон для него — не преступление.
В момент «горения» этой идеей Раскольников встречает воплощение всего, что он ненавидит — следователя Порфирия Петровича (Максим Заусалин), которого система наделила особыми правами (сакральное: «если есть значок — резвися, кого хочешь убивай»). Его мечты — не индивидуальный подвиг, а полное слияние с властью, как можно ближе к вершине.
Порфирий Петрович в исполнении Максима Заусалина выглядит ровесником Родиона Раскольникова, и это возрастное равенство неожиданно контрастирует с неравенством социальным — персонаж Заусалина возраста условно-студенческого уже следователь по особо важным делам. Для него непостижимо, что такое «ничто», как Раскольников, претендует на сравнимую с ним силу.
В душе Порфирий согласен с Раскольниковым, что не всем «закон писан», только свою вседозволенность он оправдывает не морально-этическим превосходством, а формой полицейского и властной машиной за спиной. И тем увлекательней смотреть на хоровод тех, кого «можно убивать», словно на невидимых ниточках (доносах, рапортах, заведенных делах, пятен в биографиях) кружащихся вокруг Порфирия Петровича.
Между тем, в каждой сцене, в каждом новом лице Раскольников находит подтверждение своей теории. Доведенный до морального истощения уродством окружающего его общества, он переходит черту и карает «мировое зло», которое олицетворяет для него Старуха-ларечница (блистательное исполнение Антона Аносова). В ошеломлении от содеянного, Раскольников обнаруживает себя среди погромщиков, выкрикивающих лозунги его теории. Опьяненный признанием толпы, он бросается в самый центр завязавшейся драки с представителями ненавистного режима. Вот только с режимом герой борется один — охваченное бессмысленной яростью быдло рвет друг у друга награбленное и крушит все вокруг. В этом хаосе Раскольникова настигает прозрение, что он не Мессия, а убийца, и в этом осознании рождается будущее раскаяние. Явка с повинной предрешена морально-этическим кодексом Героя. И хотя Раскольников не сразу готов признать вину и покаяться, другого исхода уже не будет.
Не только Сонечка (Теона Дольникова) в своем христианском ужасе подталкивает его к признанию. Важную роль в прозрении героя играет развязный любитель земных наслаждений Свидригайлов (Марат Абдрахимов). Абсурдное самоубийство Свидригайлова словно приоткрывает Родиону завесу возможного будущего: вот что происходит с людьми, убившими собственную душу.
Порфирий без труда вычисляет убийцу старухи-ларечницы. Кому мешала эта сутенерша, ростовщица, наркодилерша и бог знает кто еще? Ему — всевидящему коррумпированному следователю, у которого на каждого найдется компромат? Другим «чистым господам»? Она мешала Раскольникову.
Совершенно новыми красками заиграла сцена в кабинете следователя. Сколько удовольствия получает Порфирий Петрович от своей власти — вызвать и «побеседовать», как рисуется, музицируя за пианино — я не просто следак, я тонко чувствующий художник. Как артистично он плетет паутину, превращая Раскольникова из палача в жертву. И как разозлен некстати признавшимся мужиком в красной рубахе — испортил такую тонкую работу.
Раскольников в исполнении Станислава Беляева — почти герой нашего времени, лишний человек, тонкий, мыслящий, страдающий. Неудивительно, что он разглядел в озлобленной, затравленной «девочке-веточке» Теоне Дольниковой нежную, чистую душу («Уведите её — ведь непрожженая, видно»). Недолгая встреча за чтением Евангелия становится определяющей для них обоих: девушка дарит герою надежду на прощение и душевное воскрешение. Раскольников в свою очередь аллегорически «воскрешает» Сонечку, словно передав часть свой души ей на сохранение. Свидание в тюрьме из пошлого и неправдоподобного объяснения между едва знакомыми асоциальными элементами превращается в слияние судеб, нерушимую «клятву до гроба».
Есть в рок-опере еще один важный персонаж — загадочный и беспощадный в непредсказуемости своих реакций русский народ: словно сошедшие с картин передвижников бабы и мужики из снов Раскольникова и карикатурные обитатели питерского дна, маргиналы 90-х.
Но если музыка, характеризующая современников Раскольникова, звучит по-вчерашнему, то для людской толпы из видений героя композитор Эдуард Артемьев нашел особую вневременную интонацию: вот Шарманщик (Андрей Гусев) затягивает мотив, в котором одном и заключена вся философия романа Достоевского, а вот широкая, как разлившая Волга, плясовая Мужика в красной рубахе (Алексей Петрухин). Одним из самых сильных музыкальных моментов спектакля становится мистическая и отрешенная молитва-искус «Седьмой час», во время которой Раскольников решается на преступление, обретя пресловутый топор, которому неоткуда было взяться в комнатушке студента, среди самиздатовских листовок и книг о замшелых политучениях.
Ансамблевые сцены вполне самостоятельны и в большей степени похожи на миниспектакли: вот стайка организованных «мамкой» девушек вылавливает клиентов, параллельно решая свои мелкие «внутристайные» конфликты. А вон отбившая Сонька, чужая, не своя — ату её!
А вот душа «русского человека» просит праздника, да такого, чтобы на всех сразу и «непременно, чтобы вскачь пошла!», да стаканчик чтобы молодцу поднесли, да размахнись рука — раззудись плечо.
А вот и такой знакомый, почти родной, обитатель почти каждого перехода Десантник — не то бомж, не то побирушка, в неопознаваемой форме, с гармошкой и острым словцом по каждому поводу (Станислав Сазонов).
Проститутки, завсегдатаи забегаловок, нимфетки, респектабельные граждане и тюремные охранники комментируют происходящее, наполняя каждую сцену спектакля кипучей жизнью и самобытным звучанием.
Спектакль родился, зажил, задышал. Возможно, дальше найдутся новые черточки, нюансы, «секретики», которые ценители смогут смаковать, пересматривая спектакль. Но это — для ценителей. А пришедший в театр «непрофессиональный зритель» увидит драматическую историю, рассказанную, сыгранную и спетую с высоким мастерством и большой самоотдачей.
Оценка: «4»
июль 2016
