На московские афиши вернулось имя Юрия Шерлинга. Начиная с 8 сентября 2007 года в стенах театра Сатиры будет идти его музыкальная притча «Черная уздечка белой кобылицы».
Шестидесятитрехлетний Юрий Шерлинг представляет собой редкое, пугающее своим универсализмом сочетание — он режиссер, актер, хореограф и композитор. За его плечами музыкальная школа при Московской консерватории по классу фортепиано, хореографическое училище Большого театра и учеба в институте театрального искусства имени Луначарского (ныне РАТИ). Чуть больше сорока лет тому назад он был восходящей звездой балета, затем переквалифицировался из танцовщика в хореографа и режиссера, и в этом качестве стал работать в московских и региональных театрах. В 1977 году Юрий Шерлинг основал Камерный еврейский музыкальный театр (КЕМТ), где ставил спектакли на идише — с точки зрения современного театра это были, конечно, мюзиклы. В конце
«Черной уздечке» был сделан необходимый в связи с изменившимися временами тюнинг: либретто изрядно переработали, шутки освежили; к труппе театра Сатиры, приютившего мюзикл, «подсадили» поющих и танцующих профессионалов со стороны. Пережив череду обычных для таких амбициозных проектов неурядиц, музыкальная притча «Черная уздечка белой кобылицы», наконец, стартовала 8 сентября 2007 года.
Как известно, мюзиклом называют разновидность музыкального театра, в которой история/концепция рассказывается/раскрывается средствами слова, музыки и танца. Без истории (или концепции) музыкальный спектакль нежизнеспособен. Гарантом жизнеспособности является внятное, выстроенное либретто. В «Черной уздечке» оно, увы, комковатое и неудобоваримое, как плохо сваренная манная каша. Оригинальный спектакль был для Юрия Шерлинга и Ильи Резника пробой пера в создании музыкального шоу с нуля. Сейчас, почти 30 лет спустя, у них появилась возможность отполировать сценарий. В результате полировки, к которой подключился сын Ильи Резника Максим, у авторов выкристаллизовался примерно такой сюжет:
В архитипическом еврейском местечке с говорящим названием Миражня проживает многодетная семья Ханы (Ольга Суркова) и Шолом-Бера (Игорь Огнев). У них имеется дочка на выданье по имени Зелда (Анастасия Микишова). Зелду любит молодой идеалист (читай «деревенский сумасшедший») с чистой душой по имени Йоселе (Иван Ожогин). А Зелда ждет Принца. И вот, в ответ на просьбу таки дать евреям счастье, в местечке десантируется — кто вы бы думали? — сам дьявол (Юрий Васильев) с приспешниками. Его цель — как обычно — искусить и развратить местное невинное население ЗОЛОТОМ. Население охотно развращается — ибо с появлением импозантного Беньомена ака Бени, в которого перевоплощается самизнаете кто, в дома миражничан приходят достаток и веселье. Дьяволу приглянулась хорошенькая девственная Зелда, и та, под давлением семейных обстоятельств, становится невестой сатаны. Йоселе, который предчувствует большую беду, не в состоянии уговорить свою любимую переменить решение. Во время свадебного обряда Беньомен по непонятным причинам отказывается выслушивать брачный договор, и местный ребе (Николай Пеньков) прерывает церемонию (евреи так не женятся!). Однако Зелда теперь настроена идти до конца: когда дьявол, наконец, открывает свое истинное лицо, она уговаривает сатану взять ее в свою свиту. Как раз в это время освобождается вакансия помощника руководителя, которую занимало существо вроде бы женского пола с мужским иностранным именем Месье да Мон Блан (Нина Курпякова). За время пребывания в Миражне Месье заражается идеями иудаизма и жизни бедной, но высокодуховной, и сатана отпускает его к людям, забирая с собой дочь Ханы и Шолом-Бера. Затем, при активном участии Йоселе, между ним и чертями проходит соревнование за ханукальные свечи, символизирующая битву добра и зла. Иосель успевает завладеть последней свечой, а затем возносится на небо. Действие завершается торжественным хором, исподняемым под фонограмму поднятыми над сценой людьми в белом.
Причем тут черная уздечка и белая кобылица, спросит пытливый читатель. Название спектаклю тридцать лет назад придумал поэт Илья Резник. На идише существует пословица «бедность еврею к лицу, как красная уздечка белой кобылице». Резник сократил ее первую часть и, чтобы избежать политических аллюзий, изменил цвет уздечки на черный. Образ получился яркий и многозначный. К сожалению, новая редакция оперы-мистерии Юрия Шерлинга напускает на эту метафору еще больше тумана. Тексты и диалоги о «важном» постоянно балансируют на грани банальности, и эта грань, как выясняется, очень тонка.
Какая же музыка может иллюстрировать этот причудливый сюжет? Партитура Шерлинга полистилична — привычное для театральной музыки качество. Она не без интересных идей; в зависимости от драматургии риторичная, бесхитростная, надрывная, безмятежная и всегда очень, очень многословная. Для светлых героев и высоких чувств — трогательные мелодические обороты в духе Евгения Мартынова, для темных сил и больших страстей — роковые интонации, похоже, обязательные для взращенного на «Суперзвезде» отечественного мюзикла. Все это разнообразие оплетено извилистыми еврейскими мотивами. На фоне ностальгических штампов фрагменты, выписанные симфоническими красками, воспринимаются как глоток айс-ти в знойный летний полдень. И все же эта музыка, любовно аранжированная и чудесно исполненная оркестром под управлением В. Понькина, накрепко пришпилена к тому времени, когда она создавалась — конец
Шерлинг-хореограф пригласил к себе в соавторы Валерия Анучина, известного своим экстравагантным подходом к балетному жанру. Еврейская массовка в основном заполняет собой сцену, принимая шагаловские позы или в разнобой совершая нехитрые движения. Черти радуют глаз слаженностью и отточенностью резких па — хоть завтра в Лас Вегас. Все вместе зажигательно исполняют Хаву Нагилу. В «Черной уздечке» есть даже балетный номер — пародийная «валентинка» балетному прошлому Шерлинга.
Спектакль оформлен Александром Лисянским (сценография) и Натальей Каневской (костюмы). Лисянский задрапировал сцену графичными панно с почти абстрактным рисунком, в котором угадывается каменная кладка, арки, капители колонн. Пространство не загромождено никакими пандусами, мостками и прочими конструкциями, что оправдано для балета и скучно для музыкальной драмы. Поскольку в мюзикле положено опускать на сцену что-нибудь в натуральную величину, в «Черной уздечке» придумали сердце-кокон, в котором и прибывает в Миражню дьявол. Костюмы многообразны: местечковые евреи носят повседневно-унылые одежды, сатана и его свита — подчеркивающие гламурность и сексуальность шоу-наряды.
Сатана Юрия Васильева, облаченный в малиновый берет и старинный камзол, а затем в белоснежные еврейские одежды — это своеобразный Антиволанд, дьявол из варьете. Он передвигается кошачьей походкой, злорадно смеется, строго сверкает глазами и постоянно заигрывает с залом. Его ассистент в костюме глэм-рокерши начала восьмидесятых — тень рыжеволосой Геллы. Этого очень неортодоксального персонажа в исполнении Нины Курпяковой либреттисты назначили ответственным за популяризацию еврейской культуры, так как именно его устами зрителю передается необходимый минимум знаний об истории иудейского народа и его традициях.
Актриса театра Сатиры Ольга Суркова (Хана) и приглашенный бас Игорь Огнев (Шолом-Бер) составляют по-своему гармоничную пару немолодых евреев. Неизбежно переигрывая в диалогах, они хороши в вокальных номерах. Их многочисленное потомство набрано из питомцев детского музыкального театра «Домисолька». Они поют ангельскими голосами и очаровательно кивают головками, но им не хватает спонтанности и вовлеченности юных артистов «Норд-Оста» или «Энни».
Йоселе (его играет Иван Ожогин) в мюзикле Юрия Шерлинга в прямом смысле мальчик для битья: спектакль открывается и завершается избиением Ивана, которого, конечно, жалко — и потому, что бьют, и потому что персонаж ему достался трагически-схематичный. С другой стороны, именно Ожогин исполняет единственную форматную лирическую песню, которая вполне могла бы ротироваться, к примеру, на Love Радио.
Зелда Анастасии Микишовой тембром и стройной фигурой напоминает Екатерину Гусеву. Ее солнечное (впрочем, стараниями звукорежиссеров временами пронзительное) сопрано сливается почти в совершенный дуэт с тенором Ожогина-Йоселе, однако в сольных ариях заметно, что актрисе не хватает школы.
Итак, все, что касается «музыкального» в спектакле Юрия Шерлинга реализовано добротно, а иногда и просто здорово. Что же касается театра, то выводы напрашиваются главным образом пессимистические. Музыкальный театр может быть метафоричным и философски-глубоким, а может быть доступным и развлекательным, но компот из притчи и шоу это все-таки сатанинская смесь.
Симптоматично, что остроумные шутки, яркие танцы, эффектные номера, несущие в себе мюзикловый блеск и энергию приносит с собой на сцену театра Сатиры (примерно на сороковой минуте невероятно затянутого спектакля) дьявол-Васильев. Выходит, мюзикл от лукавого? А мы-то переживаем, что жанр такой «проблемный» и никак не приживается на Святой Руси. Теперь понятно, почему.
